– Мы начинаем, – ответил мистер Баснетт.

– Я подумываю о том, чтобы уйти с Расселл-сквер, – пояснила Мэри.

– Понятно. Вы будете работать где-то еще?

– Что ж, боюсь, мне нравится работать, – сказала Мэри.

– Боитесь! – вставил мистер Баснетт, давая понять, что ни один разумный человек не может бояться своей любви к работе.

– Да, – сказала Кэтрин, словно в ответ на его мысль. – Я бы тоже хотела чем-нибудь заняться – чем-нибудь таким, что мне будет интересно.

– Да, это самое главное, – сказал мистер Баснетт. Он внимательно посмотрел на нее и принялся набивать трубку.

– Но вам будет не хватать времени, – заметила Мэри. – Я хочу сказать, есть разная работа. Никто не работает так много, как мать с маленькими детьми.

– О да! – сказал мистер Баснетт. – Именно женщин с младенцами мы и собираемся охватить.

Он взглянул на свой листок, скатал его в трубочку и уставился на огонь. Кэтрин поняла, что в его присутствии нужно говорить прямо, сдержанно и конкретно, иначе ее просто не поймут, а о чем-то придется умолчать. Но мистер Баснетт лишь с виду такой сухарь, решила она, потому что у него очень умный и понимающий взгляд. Это ей понравилось.

– И когда все узнают? – спросила она.

– Что вы имеете в виду – о нас? – переспросил он с улыбкой.

– Это зависит от многих вещей, – сказала Мэри.

Похоже, конспираторы обрадовались, что кто-то всерьез заинтересовался их планами.

– Создавая общество вроде того, которое хотели бы создать, а пока ничего более мы сказать вам не можем, – начал мистер Баснетт, слегка вздернув подбородок, – следует помнить о двух вещах: о прессе и о народе. Прочие общества, которые называть не стоит, канули в Лету, потому что адресовались исключительно ко всяким чудакам. Если вам не нужно общество взаимных восторгов, которое умирает, как только его члены обнаружат недостатки друг друга, следует привлечь на свою сторону прессу. И обратиться к народу.

– В этом и сложность, – задумчиво произнесла Мэри.

– И тогда за дело примется она, – сказал мистер Баснетт, кивая в сторону Мэри. – Из всех нас только она – капиталист. Она может посвятить этой работе все свое время. Я служу в конторе и могу заниматься проектом только в свободное время. Вы, случайно, не ищете работу? – спросил он Кэтрин со странной смесью уважения и недоверия.

– В ближайшее время ее работой будет замужество, – ответила за нее Мэри.

– А, понятно, – сказал мистер Баснетт.

Он допускал такую возможность: и он, и его друзья уже обдумали женский вопрос, как и многие другие, и определили ему почетное место в своей схеме мироустройства. Несмотря на грубость его манер, Кэтрин почувствовала это – мир, на страже которого будут стоять Мэри Датчет и мистер Баснетт, показался ей правильным, хотя вовсе не красивым и отнюдь не романтичным – или, образно говоря, таким, где на горизонте тянутся ряды деревьев, связанные полосами синего тумана. Потому что на долю секунды в его лице, обращенном к огню, она увидела лицо настоящего мужчины, которого сегодня еще можно встретить, хотя чаще попадаются на глаза служащий, адвокат, правительственный чиновник или рабочий. Не то чтобы в мистере Баснетте, дни свои отдававшем торговле, а вечера – благу общества, осталось много от того идеала; но в этот миг его юность и пыл – пусть умозрительный, пусть ограниченный – превознесли его над прочими людьми. Перебрав в уме те крохи обрывочных сведений, что ей довелось услышать, Кэтрин задалась вопросом: какую цель может преследовать такое общество? Затем вспомнила, что своим приходом помешала им заниматься делом, и поднялась – и, все еще размышляя об этом обществе, сказала мистеру Баснетту:

– Что ж, надеюсь, вы меня позовете, когда придет время.

Он кивнул и вынул трубку изо рта, но, не найдя, что сказать, опять закурил. Впрочем, он был бы рад, если б Кэтрин осталась.

Мэри пришлось проводить гостью вниз, и, поскольку не было видно ни одного такси, они постояли некоторое время, глядя по сторонам.

– Возвращайтесь, – посоветовала Кэтрин, вспомнив о мистере Баснетте и его бумагах.

– Вам не стоит бродить по улице одной в таком платье, – сказала Мэри.

Однако на самом деле она стояла рядом с Кэтрин не потому, что хотела поймать такси. К несчастью, мистер Баснетт и его бумаги были не главным в ее жизни, а только давали возможность отвлечься от чего-то более важного, и это особенно ясно стало теперь, когда они с Кэтрин остались на улице одни. Обе они – женщины.

– Вы виделись с Ральфом? – вдруг спросила она.

– Да, – ответила Кэтрин, но не смогла вспомнить, где и когда она его видела. И не сразу поняла, почему Мэри спрашивает ее о Ральфе.

– Наверное, я ревную, – сказала Мэри.

– Но это нелепо, – сказала Кэтрин, взяла Мэри под руку, и они медленно направились в сторону проспекта. – Дайте-ка вспомню: мы с ним ездили в Кью и решили, что будем дружить. Вот, собственно, и все.

Мэри надеялась, что Кэтрин расскажет что-нибудь еще. Но Кэтрин молчала.

– При чем здесь дружба! – воскликнула наконец Мэри. Неожиданно для себя она начала злиться. – Вы же сами знаете, что не в этом дело. Какая дружба? Я, конечно, не имею права вмешиваться… – Она умолкла. – Но только я не хочу, чтобы Ральф страдал.

– Мне кажется, он в состоянии сам о себе позаботиться, – заметила Кэтрин.

Сами того не желая, теперь они стали соперницами.

– Думаете, стоит рискнуть? – помолчав немного, сказала Мэри.

– Как знать, – ответила Кэтрин.

– Вы хоть когда-нибудь думали о других? – в сердцах воскликнула Мэри.

– Я не могу бродить с вами по Лондону, обсуждая свои чувства. А вот и такси… Нет, там кто-то есть.

– Давайте не будем ссориться, – сказала Мэри.

– По-вашему, я должна была сказать ему, что не хочу быть ему другом? – спросила Кэтрин. – Сказать ему об этом теперь? Но как я ему это объясню?

– Разумеется, вы не должны ничего такого ему говорить, – ответила Мэри, немного успокоившись.

– Но наверное, мне все же следует это сделать.

– Кэтрин, я сказала так сгоряча. Мне не стоило говорить вам это.

– Все это ерунда, – ответила Кэтрин. – Я уверена. Не стоит об этом думать.

Она говорила слишком резко, однако это не касалось Мэри Датчет. Былая враждебность прошла, но теперь мрачная тень трудностей закрывала им горизонты будущего, в котором каждой из них предстояло найти свой собственный путь.

– Нет, нет, не стоит, – повторила Кэтрин. – Представим, что вы правы и что о дружбе речи быть не может. Положим, он влюблен в меня. Мне этого не нужно. И все же мне кажется, вы преувеличиваете, – добавила она. – Любовь – это еще не все, и брак – это одна из тех вещей…

Тем временем они вышли на главную улицу и стояли, глядя на омнибусы и на прохожих, которые в этот момент были лучшей иллюстрацией слов Кэтрин о многообразии человеческих устремлений. Обе чувствовали себя странно далекими от всего этого – это была минута полной отчужденности, когда даже счастье и обычная жизнь кажутся лишней обузой. Им ничего этого уже не надо – пусть придут и все заберут – им уже все равно.

– Я не собираюсь вас учить, – сказала Мэри, первой очнувшись и нарушив молчание после долгой паузы, когда Кэтрин не смогла дать определение браку. – Я это вот к чему: мне кажется, следует точно знать, чего вы хотите. Хотя, – добавила она, – я не сомневаюсь, что вы и так знаете.

На самом деле она вовсе не была в этом уверена, и смущало ее не только то, что она знала о предстоящем замужестве Кэтрин, ее смущала сама эта девушка, которая шла сейчас рядом, держа ее под руку, загадочная и непостижимая.

Они пошли обратно и вскоре стояли у каменной лестницы, ведущей в квартиру Мэри. Несколько мгновений обе молчали.