– Хватит с меня этих уверток, – сказал мистер Хилбери.

– Я не буду ничего объяснять, – ответила она, и в этот момент хлопнула входная дверь. – Ну вот, – воскликнула она, – он ушел! – Она бросила на отца взгляд, полный такого негодования, что он на мгновение опешил.

– Господи, Кэтрин, держи себя в руках! – вскричал он.

Она замерла, словно дикий зверек, пойманный в клетку. Окинула беглым взглядом заставленные книгами стены, словно вдруг забыла, где дверь. И хотела уйти, но рука отца опустилась на ее плечо. Он усадил ее в кресло.

– Разумеется, ты расстроилась, – сказал он. К нему вернулась привычная обходительность, в голосе вновь звучали покровительственные интонации. – Ты оказалась в очень непростом положении, насколько я понял со слов Кассандры. Давай договоримся в ближайшее время не возвращаться к этой неприятной теме. И вообще, попробуем вести себя как цивилизованные люди. Почитаем Вальтера Скотта. Как насчет «Антиквара»? Или «Ламмермурской невесты»? [90]

Но в результате сам сделал выбор, и Кэтрин опомниться не успела, как оказалась объектом облагораживающего воздействия сэра Вальтера Скотта.

Однако мистер Хилбери сильно сомневался, что процесс превращения в цивилизованного человека окажется действенным. Увы, этим вечером цивилизованность была совершенно не в чести, и непонятно, насколько пагубны окажутся последствия: он, например, сегодня вспылил и чуть не потерял лицо, чего с ним не случалось уже лет десять, – это ему настоятельно требовалось сейчас восстановиться и успокоиться в объятиях классиков литературы. В его доме произошел переворот, того и гляди, потянутся непрошеные визитеры, он чувствовал себя так, словно в чашу жизни ему подмешали отраву. Может ли литература дать спасение от этих невзгод? Мистер Хилбери читал вслух, но в его голосе не было прежней живости.

Глава XXXIII

Мистер Хилбери проживал в доме с определенным порядковым номером, выделявшим его среди других домов на той же улице, вовремя заполнял квитанции и оплачивал аренду, оформленную на семь лет вперед, а потому считал себя вправе устанавливать нормы поведения для всех остальных в его доме. Этим правом – а что еще оставалось делать? – он и решил воспользоваться, столкнувшись с вопиющим беззаконием и падением нравов. Родни подчинился и исчез. Кассандру отправили на поезд, уходивший из Лондона в понедельник в половине двенадцатого утра. От Денема не было ни слуху ни духу. В доме осталась только Кэтрин, законопослушная обитательница собственных комнат на верхнем этаже, и мистер Хилбери надеялся, что своим присутствием сумеет удержать ее от дальнейших опрометчивых поступков. На следующий день они пожелали друг другу доброго утра, и, хотя ход мыслей дочери по-прежнему оставался для мистера Хилбери загадкой, даже обычное приветствие он воспринял как добрый знак: в последние дни она его вообще не замечала. Он отправился в свой кабинет и сел писать письмо жене, то и дело зачеркивая и начиная заново. Он просил ее как можно скорее вернуться домой, чтобы разобраться с некими непредвиденными семейными обстоятельствами, – в первых черновиках он даже описывал эти обстоятельства в деталях, но в окончательной редакции письма осторожно обошелся общими словами и умолчаниями. Даже если она соберется домой немедленно, думал он, то ждать ее следует не раньше вечера вторника, – и мрачно прикинул, сколько часов еще ему предстоит коротать наедине с дочерью, в роли домашнего тирана.

Интересно, чем она сейчас занята? – думал он, надписывая адрес на конверте. Присматривать за телефоном он не мог – и вообще не желал за ней шпионить. Дочь вправе распоряжаться собой, и ждать можно было чего угодно. Но куда больше мистера Хилбери тревожила даже не эта шаткость нынешнего положения, а воспоминание о странной, неприятной и даже непристойной сцене, участником которой он стал накануне вечером. Воспоминания о ней причиняли ему почти физическое неудобство.

Однако Кэтрин была далека от телефона – и в прямом и в переносном смысле. Она сидела у себя в комнате за столом, а перед ней лежали справочники, раскрыв бледное нутро и выпустив на свет Божий потаенные листы, которые уже образовали приличную стопку. Она ожесточенно и сосредоточенно работала, и работа замечательным образом глушила все неприятные воспоминания. Избавившись от непрошеных мыслей, ее разум почерпнул в этой победе новые силы – ряды значков и цифр, выведенные мелким уверенным почерком на белой бумаге, показывали последовательные стадии этого процесса. Был день, шарканье метлы и звук шагов говорили о том, что там, по ту сторону двери, люди заняты делом, – эта дверь, которую могли распахнуть в любую секунду, оставалась ее единственной защитой от внешнего мира. Но в своем маленьком царстве она была полновластной хозяйкой.

Кто-то неслышно подошел к ее комнате. Мечтательные, неспешные, задумчивые шаги – так и должны ходить те, кому за шестьдесят и чьи руки полны цветов и листьев, – эти шаги приблизились, и в дверь тихонько постучали лавровой ветвью; Кэтрин замерла, не отрывая карандаша от бумаги. Она сидела, глядя прямо перед собой и надеясь, что непрошеный гость уйдет. Но вместо этого дверь открылась. Сперва Кэтрин увидела, как в комнату сам собой вплыл огромный букет, а затем узнала мать, чье лицо было почти полностью скрыто за желтыми цветами и пушистыми веточками вербы.

– С могилы Шекспира! – провозгласила миссис Хилбери, бросая на пол охапку цветов, как трофей, и раскрывая объятия дочери. – Слава Богу, Кэтрин! – воскликнула она, – Слава Богу!

– Ты вернулась? – невпопад спросила Кэтрин, поднимаясь ей навстречу.

Ее мысли еще были заняты работой, но все равно было отрадно сознавать, что мать дома, и благодарит Бога неведомо за что, и усыпает пол цветами и листьями с могилы Шекспира.

– Чувства – это самое важное! Все остальное – чепуха, – продолжила миссис Хилбери. – Имя – это еще не все, хотя мы придаем ему до смешного много значения. Кому нужны эти нелепые, бессвязные и назойливые письма? И я не хотела, чтобы твой отец рассказывал мне всякие глупости, ведь я еще раньше все знала. И я молила Бога, чтобы так случилось.

– Ты знала? – тихо и нерешительно повторила Кэтрин, глядя куда-то в пространство. – Но откуда? – И она начала, как ребенок, дергать кисточку на материнском пальто.

– Ты все мне рассказала в первый же вечер, Кэтрин. Да, ты говорила о нем на тысячу ладов – и при гостях за ужином, и когда речь шла о книгах, – все было понятно, стоило тебе войти в комнату и произнести его имя.

Казалось, Кэтрин обдумывает слова матери. Затем она мрачно заметила:

– Я не собираюсь замуж за Уильяма. И еще Кассандра…

– Ну да, и еще Кассандра, – ответила миссис Хилбери. – Признаюсь, сперва мне было немного обидно… Но в конце концов, она так чудесно играет на фортепиано! Расскажи, Кэтрин, – вдруг попросила она, – куда ты ездила в тот вечер, когда она играла Моцарта, а ты думала, что я сплю?

Кэтрин с трудом припомнила события того дня.

– К Мэри Датчет, – ответила она.

– Ах вот как… – произнесла миссис Хилбери несколько разочарованно. – А я представляла такую чудесную романтическую историю…

Она взглянула на дочь. Кэтрин вздрогнула под этим взглядом, невинным и проницательным одновременно; она покраснела, отвернулась, потом снова взглянула на мать.

– Я не люблю Ральфа Денема, – сказала она.

– Не стоит выходить замуж без любви, – ответила миссис Хилбери. – Но может быть, тут что-то другое?

– Мы хотим видеться время от времени, может, даже часто, но оставаться при этом свободными, – продолжала Кэтрин.

– Видеться здесь, или у него дома, или на улице. – Миссис Хилбери прикидывала вслух варианты, и ни один из них ей не нравился. Ясно было, что у нее есть свои источники информации и, разумеется, множество «нелепых писем» от сестры мужа.

– Да. Или уехать в деревню, – закончила Кэтрин.

Миссис Хилбери вдруг расстроилась и, по своему обыкновению, отвернулась в поисках утешения к окну.

– Тогда в магазине он был так заботлив… А как он сразу же отыскал руины! Мне с ним было так спокойно…

– Спокойно? Нет, он страшно безрассудный! Он хочет бросить работу и поселиться в домике в деревне и писать книги, но у него нет ни копейки денег, зато есть множество братьев и сестер, и он их содержит.

– А мать у него есть? – поинтересовалась миссис Хилбери.

– Да. Почтенная пожилая дама, седая. – Кэтрин рассказала, как ездила к Денему, и миссис Хилбери узнала, что его дом ужасно некрасивый, но Ральф безропотно все терпит, и все там держится на нем, и у него комнатка под самой крышей с потрясающим видом на Лондон и еще ручной грач.

– Несчастная старая птица, живет в углу, облезлая, – сказала Кэтрин так нежно, словно говорила не о граче, но о человечестве, ждущем, чтобы Ральф Денем пришел и утолил его страдания.

Миссис Хилбери, не удержавшись, воскликнула:

– Кэтрин, да ты и впрямь влюблена!

На что Кэтрин залилась краской и испуганно покачала головой, словно сказала или сделала что-то недозволенное.

Миссис Хилбери продолжала расспрашивать дочь об удивительном доме, попутно рассказав о том, как однажды Кольридж с Китсом столкнулись посреди улицы [91] и это помогло преодолеть минутную неловкость, подвигнув Кэтрин на новые откровения. На самом деле она даже рада была возможности излить душу перед кем-то добрым и мудрым, как в детстве, когда само молчание матери было лучшим ответом на любые, даже не заданные вопросы. Миссис Хилбери внимательно слушала ее, не прерывая, хотя из путаного рассказа Кэтрин узнать о Ральфе Денеме ей удалось совсем немного, разве только что у него нет отца, он беден и живет в Хайгейте – все это говорило скорее в его пользу. Настроение дочери и радовало ее, и в то же время внушало тревогу. Наконец она не выдержала:

– Знаешь, в наши дни все это делается за пять минут в бюро записей, если венчание кажется тебе слишком пафосным. И это действительно так, хотя в венчании есть что-то благородное.

– Но мы не хотим жениться, – настойчиво повторила Кэтрин. – В конце концов, разве нельзя жить вместе без брака?

Миссис Хилбери снова расстроилась и в волнении принялась вертеть в руках лежащие на столе бумажки, бормоча под нос:

– А плюс B минус С равно икс, игрек, зет. Нет, Кэтрин, так не годится. По-моему, все это ужасно некрасиво.

Кэтрин взяла у матери свои записи и принялась их складывать.

– Ну, не знаю, может, и некрасиво… – сказала она наконец.

– Но он же не просил тебя об этом? – воскликнула миссис Хилбери. – Этот суровый юноша со спокойными карими глазами?

– Он вообще ни о чем не просил. Мы оба ни о чем друг друга не просили.

– Хочешь, расскажу, как все было у меня – вдруг пригодится? – предложила миссис Хилбери.

– Да, расскажи, – кивнула Кэтрин.

Миссис Хилбери устремила затуманенный взор в долгий коридор прожитых дней, где в конце две крохотные фигурки в причудливых старомодных одеяниях брели по пляжу, взявшись за руки, в лунном сиянии, а в синих сумерках покачивались бутоны роз.