Только когда я сажусь в машину и спрашиваю у нее дорогу, я понимаю, какая это ужасная идея.
Но к тому времени уже слишком поздно отступать.
***
— Подтолкни меня, — говорит она и хихикает. Действительно хихикает, как ребенок. — Давай, Уэст! Подтолкни меня!
Она держится руками за крышу, одной ногой проминая водосток, — хотя в этом месте он уже довольно грязный, она всегда должна подниматься этим путем — и ее задница виляет перед моим лицом. Я прижимаюсь к перилам этого крошечного балкончика у спальни Кэролайн на втором этаже ее огромного дома, холод металла просачивается сквозь пальто, и я думаю, как я попал в эту безумную ситуацию.
Она поскользнулась, вскрикнула и сильно ударилась об меня. Не думая, я обхватываю ее за талию, а пальцы другой руки крепко обхватывают перила.
Интересно, как этот балкон прикреплен к дому? На несколько болтов? Какой предел веса? Для чего вообще нужна эта чертова штука? Она же не собирается вывешивать белье в окно сушиться.
— Ты сумасшедшая, — говорю я ей, но она только смеется.
— Я делала это миллион раз. Подтолкни меня, и я помогу тебе подняться.
— Сейчас ноябрь.
— Здесь нет ни снега, ни льда. Звезды здесь хорошо светят. Пойдем.
Я решил, что или я помогу ей забраться на крышу, или потрачу следующий час своей жизни на то, чтобы отговорить ее от этого. К тому же, если мы и дальше будем пытаться делать это ее способом, то в итоге погибнем.
Она уже снова задрала ногу, ее задница прижалась к моему паху. Мои руки автоматически обхватывают ее бедра, направляя это сладкое, мягкое давление туда, куда я хочу.
Я совсем забыл о том, чтобы помочь ей подняться, но Кэролайн нащупывает опору другой ногой, а затем уходит, вверх, вверх и прочь.
Я только что помог обкуренной девушке забраться на крышу ее пригородного особняка. После того, как она обкурилась.
Я попаду в ад за это.
Ее рука теперь перед моим лицом, белая и маленькая.
— Я помогу тебе подняться.
— Я могу сделать это сам. Подвинься.
Ее рука исчезает. Я поднимаюсь. Она лежит на спине и смотрит на небо. Черное пальто на ней как бы растворяется в темной черепице и лунный свет выхватывает ряд серебряных пуговиц, как посадочную полосу, которая ведет к ее улыбке и блесткам на вязаной шапочке.
— Ложись, — говорит она мне.
Я просто стою и смотрю на нее минуту, потому что она совершенна. Ее волосы распущены. Ее защита ослаблена. Она сказала мне, что боялась, что трава сделает ее параноиком, но все равно хотела попробовать. Вместо этого она стала нежной и спокойной, ее зрачки расширились, глаза стали огромными и темными, полными удивления.
Я чувствую, что совершил какое-то чудо.
— Вау, — говорит она. — Ты так странно выглядишь отсюда.
Это заставляет меня улыбнуться. Я опускаюсь на колени на крышу рядом с ней, завороженный ее зубами. Я сделал всего несколько затяжек из трубки, которую принес с собой, но я уже давно не курил. Я могу смотреть на ее лицо целый час. Я хочу прикоснуться к ее волосам, почувствовать, какие они мягкие. Провести пальцами по ним, по ее горлу, по линии пуговиц и забраться под рубашку, отодвинув ее, чтобы обнажить ее кожу для лунного света. Я хочу сделать ее холодной, чтобы я мог согреть ее своим телом, ртом, руками, языком.
Я хочу, чтобы она принадлежала мне.
— Что такое?
— Обещай мне, что ты не упадешь с крыши и не убьешься.
— Не собираюсь. Я же сказала тебе, что делала это миллион раз.
— Тогда зачем тебе понадобился толчок?
— Я никогда не поднимаюсь одна. Жанель обычно подбрасывала меня.
— Вам сюда можно?
— Конечно! О, подожди, ты имеешь в виду моего отца? Нет. Ну, вроде того. Он знает, что мы это делаем, и у нас никогда не было неприятностей или чего-то подобного, но это определенно не одобряется. Мы никогда не поднимаемся, когда он дома.
Она сказала мне, когда я приехал, что он вернется только через несколько часов. Что он, вероятно, останется ночевать у друзей из Маршалтауна. Слишком много выпивки, чтобы сесть за руль. Но она заставила меня припарковаться у обочины на всякий случай.
Если бы она была девушкой из моих краев, то приглашение было бы не перепутать.
Мой папа уехал. Приходи. Принеси траву.
Если бы она была девушкой из моих краев, у меня в кармане лежала бы упаковка презервативов, а на лице красовалась бы дерьмовая ухмылка.
Но она Кэролайн, и я не уверен, что она имеет представление о том, что она делает со мной. Не то чтобы я был неумолим, но я сказал, что не буду преследовать ее, а она сказала, что не хочет этого. Она думает о каком-то другом парне. Скотте.
Так что, я не знаю. Если у нее есть какие-то планы, я понятия не имею, какие.
— Ложись, — говорит она. — Ты загораживаешь мне звезды.
