— Да.

— Хорошо.

Его рот движется вниз к моему плечу, к обнаженному участку кожи у выреза моей рубашки. К впадинке за ухом, где его дыхание заставляет меня дрожать. Он находит мой рот, и наши губы снова встречаются, горячие, влажные и совершенные, идеальные.

— Тебе нравится это? — его голос — это рычание, низкий гул, отчетливый, как движения его пальцев между моих ног.

— Да.

— Тогда это все, что важно. Тебе нравится. Мне нравится. Начало, середина, конец. Здесь и сейчас нет финала. Это все, что важно прямо сейчас.

Он снова целует меня, поэтому я не могу думать о том, правда ли то, что он сказал. Я просто обхватываю его шею руками, перебираю его волосы, кончиками пальцев очерчиваю его ухо и целую его в ответ. Под рождественскими огнями, в нашем убежище. Поцелуи за поцелуями, прикосновения рук и губ.

Все и сразу. Все.

А потом у нас заканчивается время. Мне требуется секунда, чтобы понять, что писк, который я слышу — это его телефон.

— Ты поставил будильник?

— Знал, что иначе я никогда не остановлюсь.

Неохотно он стаскивает меня со своих коленей и тянется к телефону, выключая его. Затем он встает, поправляет ремень, зашнуровывает ботинки.

Когда он поднимает голову, его глаза полуприкрытые и сексуальные, губы покраснели, щеки налились краской. Взгляд на него делает со мной что-то безумное: влажный жар сжимается между ног, тепло распространяется. Я жалею, что не расстегнула его рубашку, пока была такая возможность. Увидеть больше его. Прижаться к его голой коже.

В следующий раз.

Боже, надеюсь, что следующий раз будет.

— Ты придешь сегодня в пекарню? — спрашивает он.

— Да.

— Круто. Я вернусь во вторник. Если ты хочешь, чтобы я вернулся.

— Да. Хочу.

Он берет свое пальто с дивана и надевает его. Когда его рука лежит на дверной ручке, он говорит:

— Для протокола, Кэр?

— Да?

— Я тверд, как гребаный камень.

Он выскользнул за дверь, а я все еще улыбаюсь, как идиотка, когда Бриджит возвращается с занятий.

***

Вторник.

Пятьдесят минут.

Снаружи небо темное. Идет снег, раздувая ледяную слякоть по сторонам, серо и убого. Я включила Бинга Кросби, а Уэст покачал головой и притворился, что сетует на мой ужасный музыкальный вкус.

Его волосы холодные и влажные, а нос ледяной, когда он прижимает его к моему, но его губы теплые. Его улыбка еще теплее. У нас есть эта тусклая комната, эта кровать, окруженная цветом, наши ноги переплетены, его тело прижимается ко мне.

У нас медленные, глубокие поцелуи, которые становятся все глубже.

Я задираю его футболку и следую вдоль его позвоночника вверх. Мышцы его плеч напрягаются под моими руками. Я опускаюсь ниже. Моя футболка задирается вверх. Мы целуемся и целуемся, и я нахожу способ извиваться, пока мой голый живот не касается его живота.

Ты чувствуешь это? Твоя кожа и моя?

Потому что я чувствую это везде. Я хочу этого. Я хочу тебя.

Я провожу ладонями по его бокам, по его плечам, по внутренней стороне рукавов его футболки, пока не кончается место на его твердых бицепсах. Его бедра упираются в мое бедро, пряжка ремня впивается в верхнюю часть ноги, а я впиваюсь ногтями в его кожу и опускаюсь еще немного вниз, ища лучшего расположения.

Ищу давления между ног.

Мне нужно знание того, что я делаю с ним, жар того, что мы делаем друг с другом.

Когда я достигаю цели, он ворчит и прикусывает губу. Его глаза — щелки, ноздри раздуваются, пока он глубоко и быстро вдыхает.

— Кэролайн.

Я ерзаю на выступе возбуждения в его джинсах, наслаждаясь тем, что могу сделать это с ним. Нравится давление, вес, то, как его поцелуй становится темнее и отчаяннее, и мы двигаемся вместе, синхронно.

Это не секс. Это лучше, чем секс.

Это Уэст.

Четверг. Я надела эту майку — эту смехотворную майку. Она должна была спадать с плеч. Предполагается, что она должна быть надета под рубашку, но я не сказала ему об этом, и как только мы ложимся, чтобы начать целоваться, она спадает с моего плеча и обнажает бретельку лифчика и немного самого лифчика.

Красное кружево.

Давай, Уэст. Поддайся искушению.

На этот раз все происходит быстрее. Его первый поцелуй голодный, и я рада этому, потому что скучала по нему, скучала по этому, я не думала ни о чем другом в течение двух дней. Его руки с отчаянием скользят вверх и вниз, в мои волосы, обратно к моим рукам.

Но этого больше недостаточно. Эти границы, которые он нарисовал на моем теле, тусклые следы карандаша. Я хочу большего. Мы оба хотим большего.

Мне больше не нужно быть хитрой, чтобы заполучить его между ног. Я дергаю его за ремень, и он оказывается надо мной, такой же твердый и горячий, каким я его помню, но лучше. Намного лучше. Он внезапно поднимается, чтобы посмотреть на меня. Его глаза в этом свете не хранят никаких секретов. Мой живот виден, одна чашечка бюстгальтера наполовину выглядывает, и его руки дрожат на моих запястьях, когда он тянет их вверх и скрещивает на подушке.

Я никогда не чувствовала себя такой желанной. Это наркотик в моих венах, головокружительный экстаз, который заставляет меня ухмыляться ему хорошо зацелованными губами. Это делает меня сильной.

Сделай что-нибудь, — приказываю я ему глазами и мелкими, беспокойными движениями бедер.

Сделай что-нибудь, или это сделаю я.