— Я.… ты хочешь, чтобы я...
— Ты идеальна, — говорит он, — Чертовски совершенна. Продолжай в том же духе.
И я делаю то же самое еще несколько раз, поглаживая и размазывая, делая его скользким. Он начинает толкаться в мою руку, все сильнее и сильнее, его щеки наливаются краской. Мне это нравится. Я наблюдаю за ним, ожидая новых признаков того, что ему это нравится. Целую его, желая столкнуть его со скалы, как он сделал это со мной, но он не способен целоваться. У него это плохо получается, я думаю, потому что он не может сосредоточиться.
Это заставляет меня улыбаться.
Моя рука ускоряется. Его лицо суровое, свирепое и великолепное.
— Кэролайн, — он закрывает глаза предплечьем, а рука, которая в его боксерах, захватывает мою, направляя меня в ритм, захват более жесткий и жестокий, чем все, на что я осмелилась бы сама.
— Вот так, милая. Не останавливайся. Я сейчас кончу, не останавливайся.
Не могу решить, на что смотреть, поэтому смотрю на все. Наши руки работают вместе, головка его члена, выглядывающая между ними, его бедра, поднимающиеся с кровати, беспомощность на его лице, когда он кончает, заливая наши руки, мое бедро, его живот. Я слушаю его стоны, чувствую, как его тело приподнимается подо мной, грязное, сексуальное и великолепное.
Когда все заканчивается, его рука опускается вниз и крепко прижимает меня к себе. Его хватка на моей руке ослабевает, пальцы разжимаются. Лицо расслаблено. Я натягиваю на нас одеяло.
Слушаю ветер снаружи, снег бьет в окно тысячами мелких ударов.
Думаю, о том, сколько фотографий я видела в интернете. Блестящие члены, розовато-фиолетовые головки, извергающаяся сперма.
Думаю, о том, что мы только что сделали, Уэст и я. Как бы это выглядело на фотографии.
Подобная фотография — она никогда не сможет стать больше, чем тенью того, что мы сделали. То, чем мы являемся вместе. Это были бы только части, но части — это не то, что важно.
Важно все это. Уэст и я. То, что мы чувствуем.
Уэст прав. Фотографии лгут. Не понимаю, почему не поняла этого раньше — что это не я в интернете. Это просто глупые снимки. Какая-то ложь, которую Нейт стремится донести до мира.
Они о нем, эти фотографии. Они не обо мне.
— Ты в порядке? — спросил Уэст.
Никогда не видела его лицо таким расслабленным. Я целую уголок его рта, и он растягивается в однобокую улыбку.
— Я в норме.
Его улыбка усиливается.
— Это не так. Ты плохая. Плохая, как и все мы, Кэролайн Пьясеки.
Я целую его подбородок. Эта улыбка всезнайки.
— Знаю. Это веселее, чем я думала.
Его смех такой же мягкий, как и его лицо.
— Я лучше приберусь здесь.
Он перекидывает ноги через край кровати и идет к ванной, по пути натягивая джинсы. Я слышу, как течет вода.
— Хочешь что-нибудь поесть? — кричит он. — Кажется, у меня есть куриный суп с лапшой. И я принес домой буханку.
Смотрю на часы, удивляясь, что уже поздно. Наши пятьдесят минут истекли, но на этот раз нет никаких сигналов будильника. Никаких возведенных стен.
— Да, звучит здорово.
Я зарываюсь в постель, натягиваю одеяло до подбородка и даю себе три минуты, чтобы побаловать свое глупое сентиментальное сердце, накапливая воспоминания на предстоящие одинокие недели.
— У меня есть кое-что для тебя, — говорю я ему.
Он сидит на краю матраса, натягивая носки. Готовится приготовить мне куриный суп с лапшой, который, я должна сказать, просто бесподобен. Даже несмотря на то, что все, что для этого нужно, это банка и немного воды.
— Мне ничего не нужно.
В том, как он произносит слова, чувствуется напряжение, и когда он смотрит на меня, его глаза насторожены.
Я не позволяю этому беспокоить меня. Может быть, Уэст не получал много подарков. Я сажусь и прижимаюсь грудью к его руке, целуя его шею.
— Не будь Гринчем. Подожди, я схожу за ним.
Выхожу в гостиную в одних рождественских трусиках, роюсь в сумке задницей к верху, устраивая небольшое шоу, потому что знаю, что он может меня видеть, и чувствую себя так хорошо. Такой счастливой.
Когда я возвращаюсь, то протягиваю ему книгу, которую купила, завернутую в бумагу с оленями и блестящим золотым бантом. Он кладет ее на колени, неохотно, а может быть, ожидая, что я дам ему в руки открытку, и я так и делаю.
Он открывает открытку первой, разрывая ее по бокам таким образом, что она сгибается внутри конверта, а затем выходит, слегка помятая, на его ладонь. Деньги вылетают наружу. Двести долларов двадцатками, упавшие неопрятной кучей на книгу.
— Что это?
