Кхрен вскинул их последнее стрекало, но не успел его активировать: из тумана выскочило щупальце и мгновенно — как удар хлыстом — цапнуло оружие из рук.

Все, опоздали.

Над ними нависли тени — полуслепые, выпученные глаза дико вращались, рыскали по грунту, пятнистые морды растянули пасти под высокими, вогнутыми тушами, — они окружили группу, с чавканьем переступая гибкими ножками-колоннами…

Тиадба словно в трансе следила за тем, как ее товарищей подхватывали мельтешащие, едва видимые когти. Одна задругой в воздух взмывали корчащиеся фигурки.

Самый крупный и необычный Молчальник — три морды, слившиеся воедино, четыре глаза с морозным инеем бельм и булавочными зрачками мрака, — пригнулся над Тиадбой и ощерился в ухмылке. Протянулась лапа. Девушку сжали усеянные шипами пальцы.

Из центра долины — тронутого изморозью неясного зеленого здания и ледовой горы, висевшей точно над ним, — донесся дикий, визжащий вопль, словно мириады тварей, лишенных всякой надежды на спасение, заставляли демонстрировать восторг, счастье…

Заставляли петь.

Исполинские фигуры на скалах пробудились от оцепенелого сна, хотя в их шевелении не было жизни, — и медленно потянулись к подножию, будто хотели собраться, чтобы понаблюдать и, возможно, принять участие в Кутерьме.

На глазах Тиадбы с ее товарищей сдирали доспехи. Настала и ее очередь. Трехликий и четырехглазый Молчальник, покряхтывая от удовольствия, обнажил ее руки и ноги, шипастые пальцы сдавили гермошлем, который раскрошился, как ореховая скорлупа, едва успев выдать последние слова Патуна:

— Это неверный пункт назначения. Луч ма…

Тиадба не испытывала никакой боли. Словно вакуум высосал всю надежду — что-то проникло ей в разум, принялось копаться, ворошить, раздирать… и наконец, обнаружило искомое.

— Твоя сестра.

И не голос, и даже не бесплотное присутствие… пустота пустот, спокойствие вещи, которая не обладала собственной речью, но пользовалась голосами других, чтобы сообщить:

— Никто к тебе не присоединится. Твои истории не будут рассказаны.

Ее спутники не были мертвы. Они изменились, но лишь немного; более того, они до сих пор сопротивлялись, даже лишившись скафандров — дергались, шевелили губами, но их никто не слышал. Сжимая в лапах легкую ношу, Молчальники понеслись по новой колее к центру долины. Тиадбу медленно вращало. В сполохах закрученного света собирались исполины, обрастала новыми деталями зеленая масса, меняла очертания… под белесой взвесью проглядывали волнистые формы… Древняя опалесцирующая иллюзия была нарушена — нагло, с издевательской насмешкой: полупрозрачные нефритовые башни и купола растеклись по долине, — и девушка поняла, признала в этом видении то, чем оно некогда было.

Я с самого начала бесконечно иду и иду сюда.

Пилигримов затянуло в призрачную, затерянную Натараджу — в Фальш-Город.

ГЛАВА 95

Джинни ничуть не сомневалась: это сон, чужой сон — и замечательный по всем статьям.

Она была двумя людьми, разделявшими одну и ту же плоть под облачным небом с ярко-голубыми заплатками. Кругом холмистая равнина, словно любовно выписанная кистью, — до самого горизонта с ясными, приятными глазу очертаниями. Да, это легендарная Тула, великий остров в сотне миль от берегов Ирландии, край с богатой историей. Именно он грезился девушке, когда ее посетила Мнемозина. Место, в которое ей упорно не давали попасть.

Конечно, не все еще было полностью сформированным, готовым. Джинни приходилось специально всматриваться, чтобы те или иные особенности обретали визуальную, чуть ли не тактильную, подлинность. Скажем, кинешь взгляд на заросли неподалеку — нечто вроде дикого кустарника, то ли вереск, то ли еще что-то, с нечетко прорисованными, лиловыми цветами, — и, если немножко приложить усилий, цветы вдруг — щелчком — становились настоящими.

Ее губы невнятно прошептали:

— Это чудесно… Никогда не видела ничего подобного…

Джинни, хозяйка тех же самых губ, спросила:

— Кто кому снится? Чей это сон?

— Наверное, твой. Ты знаешь небо, и зеленые холмы, и вереск — а я нет.

— То, что знаю я, знаешь и ты. Но я не помню твоего имени.

— У нас нет имен — сейчас. Я попала в страшное место. Но иногда я сплю и вижу сны. Мы снова вместе. Приди за мной, найди меня — пока еще не поздно.

Джинни тряхнула головой и встала на ноги. Передохнув, она почувствовала себя свежее, воодушевленнее, — а ведь до сих пор думала, что в конце удивительных странствий найдет лишь печаль, скорбь и боль. Девушка потерла мерзнущие ладони и вытянула руку, проверяя границу действия пузыря.

Так, понятно. Вот досюда, — а дальше нельзя.

Граница более реальная, нежели сон, — и куда менее приятная.

Вход в громадное горное ущелье охранялся двумя исполинскими истуканами, к которым не хотелось приглядываться. Они созданы для другого места, предположила Джинни, из другой материи, из вещества, которое выполняло особые функции при особенных обстоятельствах. Поди разберись.

Девушка дважды провернулась на цыпочках, напоминая медленную юлу — такое она уже проделала однажды, во время Зияния, — и почувствовала, как вслед за ней сделал пируэт и темный, каменистый ландшафт. Она очутилась перед другим ущельем в скалах, возле другой пары неподвижных часовых — не менее странных, но других. Вновь дважды провернувшись, она оказалась перед третьим входом и третьей парой сторожей, в которых не читалось никакого энтузиазма что-либо сторожить. Нечто вроде декоративных керамических фигур по сторонам дверного косяка — взашей бы гнать таких декораторов…

Трофеи. Все до единого. Законсервированные и выставленные напоказ после того, как что-то жуткое прошлось по галактикам, коллекционируя те или иные образчики.

Джинни передернуло.

Очередной двойной оборот — итого шесть общим числом — вернул ее к первому ущелью: она узнала эту парочку, хотя и не хотела рассматривать их поближе и знакомиться с личными особенностями.

Тем более что понятие «личного» в этом месте несло в себе совершенно иной смысл.

Простым кружением на мысках она заставила долину вращаться как круглый стол в китайском ресторане. Подумать только, какая в ней сила…

Итак, в Долину Мертвых Богов имелось три входа — предположим, равномерно расставленных по окружности чаши, чьи края образованы скалами, — как бы три вершины некоего супертреугольника.

Пространство Тифона. Пространство, в которое проваливается умирающая Вселенная.

Допустим. Через какой вход следует пройти?

Каждый из них ведет по своей собственной спирали в Фальш-Город, где поджидает ее сестра по сну. Прочие могут заходить сквозь иные входы, следовать по иным спиралям, но они никогда не встретятся, никогда не увидят друг друга, разъединенные как тифонским временем, так и тифонским пространством.

Эта мысль вызывала беспокойство. Сбежав с зеленого склада, она питала надежду, что Джек и Даниэль вызволят ее из тенет собственного упрямства и глупости: раз за разом — преднамеренно — Джинни выбирала наихудший путь, ведущий к катастрофе. Джек же действовал ровно противоположным образом, пермутируя свою судьбу в сторону выживания, приятного во всех отношениях, — если не сказать, в сторону вечной удачи.

А вот Даниэль…

Даниэля раскусить не получалось. У него не целое число. Иррациональное.

Он — иррациональный набор десятичных знаков.

Ах, вот как? И что сие означает, собственно?

Они наверняка проникнут в Фальш-Город через другие входы, а значит, никогда не найдут ее.

Джинни прищурилась на сторожей, заставляя себя увидеть то, чем они являлись на деле: парный набор — у каждого с десяток глаз, расположенных ожерельем на вполне человеческих лицах; губы и щеки выражают незнакомую, странную эмоцию, шея отсутствует, голова покоится на могучем торсе со множеством конечностей, изогнутых определенным образом — но с какой целью, представить невозможно.

Ну и ладно, махнем на это рукой. Ник чему усугублять безумие лишними вопросами. Просто назовем этих конкретных стражников Комитетом по Встрече при Адских Вратах номер один. Джинни провернулась еще раз и дала имена второй паре: КВАВ № 2.

Ага, в этом эксперименте, оказывается, можно получать воспроизводимые результаты. Смотри-ка, научное достижение. Бидвелл бы ею гордился.