Внутрь этой комнаты не ступала нога человека на протяжении столетия. То, что ждало там, принадлежало только ей.
Низкий, гулкий шум разрушения продолжал перемалывать время снаружи. Не только время, но и саму Землю — словно зернышко под мельничным жерновом, — однако Джинни было все равно. «В этой комнате, — подумала она, — все скоро кончится». Как ей было известно, кошмар, с которым столкнулась та, вторая, невозможно примирить, «согласовать», — на это не способен никто, даже высшая муза или кем там является Мнемозина. Бог. Богиня. Демиург. Горничная в доме Создателя, подметальщица несогласуемого мусора. Добросердечная сестра жуткой Алебастровой Княжны, которая выглядит белой, хотя на самом деле ей надо бы вымазаться в черное: Кали, кала — санскритское слово, обозначающее «время». «Отбеливательница» и «очернительница» в одном лице. Джинни успела прочесть кое-какие книги, которые подобрал для нее Бидвелл: вытащил из шкафа, помеченного табличкой NUNC, NUNQUAM[17] — по большей части греческая и индуистская мифология. Увы, ни одно из повествований не напоминало то, что рассказал Бидвелл.
Старые времена подходят к концу, осталось немного. Должны быть созданы новые воспоминания. Предстоит выковать новое время. Кто разожжет огонь в кузнечном горниле?
Память начинается и заканчивается вместе со временем.
Эти слова — или впечатления, коль скоро они не были облечены в слова, просто ощущались глубоко внутри, — заставили Джинни разозлиться. На Бидвелла. На Джека с Даниэлем. Никто из них не вписывался в ту жизнь, о которой она мечтала. Ей захотелось прочь. Убежать. Прыгнуть между мировыми линиями, перерезать их — пусть себе плывут излохмаченными обрывками.
Но вместо того чтобы повернуться и кинуться назад, она вновь взялась за дверную ручку, нажала — дверь поддалась не сразу, и девушка состроила недовольную гримаску, — а за дверью оказалась узкая комната, расположенная перпендикулярно коридору и уходившая до задней стены склада.
Окно под потолком светилось творожистым, липким пламенем изувеченного солнца, которое съело смертельно больную луну.
Посреди комнаты находился старый белый стул, как и обещал Бидвелл. За столетие медленного нагрева и охлаждения краска на сиденье облупилась.
Джинни сглотнула и прошептала: «Я пришла». Она подошла к стулу, положила руку на закругленную спинку, вспомнила, что не закрыла за собой дверь, обернулась… Дверь явно никогда не открывали.
Со стула поднялась тень, уступая место… глаза выкидывают фокусы?
Она сама была этой тенью.
Джинни села.
Бидвелл открыл дверь.
— Поторапливайтесь, — сказал он Даниэлю.
Склад дрожал от немыслимого грохота за стенами.
Даниэль чувствовал себя в высшей степени уверенно. Увереннее, чем когда-либо. Он справится. Он способен победить Терминус. Кто-то обязательно прорвется — иначе с какой стати надо было собираться в этом месте? В чем смысл этой чепухи?
Ведь есть еще юная парочка, к тому же моложе Фреда, да и Главк крутится под ногами — человек без возраста, хотя и серьезный противник. Что же касается Бидвелла, то Даниэль инстинктивно понимал, что в старика перепрыгивать нельзя в любом случае. Никак не улыбается вечно сидеть на этом складе, а снаружи старик долго не протянет.
Не мог Даниэль выбрать и кого-то из пожилых дам. С болью заметил он, как из сумочки выглядывает одна из пресловутых зеленых книжек, с номером 1298 на корешке. Женщина в медицинском халате, Санглосс, отнеслась к нему с клиническим интересом. Остальные же попросту проигнорировали. Он, можно сказать, чуял их подозрительность. В каком-то смысле они были сильнее и, возможно, более закалены, чем Главк.
Не пойдет.
Кстати, о Главке. Тот сидел на низкой скамейке и с застывшей улыбкой наблюдал за небольшой внутренней драмой Даниэля.
— Валяйте, — произнес он. — Здесь для вас ничего нет.
Макс не догадывался, насколько он прав. Когда дверь закроется, все они — и Бидвелл, и Главк, и дамы — могут исчезнуть бесследно. Да весь склад может взлететь, как горящее перышко под порывом ветра. Случиться может что угодно… Но Даниэль выживет.
Он ступил через порог. Бидвелл закрыл наружную дверь. Внутренние двери слева и справа захлопнуты, изнутри не доносилось ни звука. Он представил, как Джинни и Джек сидят в комнатах, скучают, ждут, пока пройдет достаточно времени и их позовет Бидвелл, принесет свои извинения. Старик понятия не имел, что сейчас происходит.
Склад сочувственно гудел, как задетая струна, — он хотел присоединиться к всемирному обвалу. Хотел умереть.
В узкой средней комнате Даниэль сел на белый стул, сгорбился и принялся ждать.
Со страхом.
Старенький «додж» пересекал пологие холмы; скоро должны появиться горы, хотя Джереми не знал, где они находятся, да и не особенно волновался по этому поводу.
Он лежал на заднем сиденье, растянувшись поперек всего салона. Настроение паршивое. Это даже настроением нельзя назвать: бетонный туннель без конца и края. Райан, его отец, умирал, и это означало, что в конечном итоге у Джереми никого не останется — никого и ничего, кроме рудиментарных навыков: посредственные репризы и слабые, тупые фокусы, которым сумел научить отец.
— У меня был сон про Бледного Попечителя. Это что-то вроде летающего робота, — сказал Райан. — Он приходит, когда ты умираешь. Забирает с собой. Как бы мусорщик.
— Приходит за тобой. Не за мной, — буркнул Джереми и тут же пожалел об этом.
Райан оскалил зубы, как енот.
— Да-да… В общем, в моем сне есть такая пещера, огромная, у них очень яркое небо и множество людей. Но они другие. Маленькие уши, на голове мех вместо волос. Помню очень немногое, да и бывал-то там всего пару раз… Словом, они так называют смерть, люди в моем сне — «Бледный Попечитель». Довольно пугающая вещь, хотя в том месте он никогда не забирает живых — и никто никогда не болеет. Они устраивают сражения, но друг друга не убивают. Никто не ворует. Воспитывают детей, хотя не своих — детей доставляют готовыми. Будто аист оставляет под капустным листом. Странно, да?
Джереми резко присел, поправил гипс — что-то неясное шевельнулось в подсознании. Затем вспомнил, где находится. Постой-ка, что это была за мысль…
Отец тем временем продолжал:
— Они устраивают праздники и нечто вроде сражений, называют их «маленькими войнами», где здоровяки себе кровь полируют. Правда, интересно?
— Сновидения — полнейшая чушь. Ты сам так говорил.
— Ну, в моем случае это не так. Даже задаюсь вопросом, что случится дальше? И к тому же там все логично — если не считать последнего раза, в московской гостинице, когда все изменилось. Я увидел другую часть этого же самого места. Какие-то люди оказались гораздо выше. Они раздавали что-то вроде рыцарских доспехов… красные, желтые, зеленые… напоминали латы, только мягкие, вплоть до самых маленьких кусочков. Герметичные, как космические скафандры, хотя снабжают не просто воздухом, защищают не только от холода, но и… Трудно объяснить. Короче, сохраняют тело и душу вместе.
Голос Райана принял благоговейный оттенок, словно отец верил этому полностью, вновь переживал тот момент…
— Тебе приснился кошмар, вот и все, — заявил Джереми. — И ты меня разбудил.
— Я тебя разбудил? А кто пихался гипсовой ногой? — Райан бросил взгляд через плечо. — Джереми, будь человеком. Дорога и без того изматывает. А уж сейчас-то…
От этих слов стало невыносимо больно.
— Но я же слушаю!
— Понимаешь, времени у нас осталось не так много, вот я и подумал… объяснить, что значит иметь сына… поделиться отцовской, с позволения сказать, мудростью…
Джереми не понял, накатил ли на отца приступ жалости к себе, или он просто «выкашлянул» неудачную шутку. (Райан всегда говорил, что неудачные шутки «выкашливают», а не рассказывают. Будто кусок пищи или мокрота попали в трахею: «Если начал шутку и от нее вдруг першит в горле, не вздумай выкашливать! Или шутка неправильная, или зрители не те»).
— Делись, — буркнул Джереми, готовясь страдать в относительной тишине, потому что Райан и вправду умирал. В этом Джереми был уверен, хотя, конечно же, никто не говорил об этом открыто.
— Ладно. — Райан задумался на пару секунд, хмуря брови. — Короче, эти скафандры держат тебя живым в гиблом месте, где нет правил. Но эти люди с маленькими ушками — я и мои друзья — направлялись именно туда, прямо в эту жуткую страну, а начальники — такие высокие ребята — нас одевали. Сами они туда идти не хотели. Может, им нельзя. Может, на это способны только мы, маленькие. Странная история, правда?
— Упасть и не встать, — кивнул Джереми. — Мне такое никогда не снится.
— Меняется жизнь, меняются и сновидения. Когда-то и я видел только нормальные сны… Слушай, а тебе что снится?
— Жабы. — Джереми самостоятельно придумал довольно смешную шутку про то, как жабы решили пересечь шоссе — захотелось рассказать ее отцу, но потом это желание пропало. — Хочу увидеть сон про маму.
— Да…
