Мальчик прятался в норах, трещинах в скалах и прочих подобных местах, которые хоть как-то можно было использовать в качестве укрытий от непогоды и врагов. Питался малыш такой гадостью, какую, мне кажется, не всякая помойная крыса станет жрать. Все люди, которых он встречал тогда на моей памяти, пытались обидеть его при первой же возможности. Они кричали ему что-то обидное, что я не мог разобрать из-за приличного расстояния, бросали в его сторону камни или пытались за ним гоняться. Но мальчик был не промах и легко уходил от погони, тем более, что преследователи откровенно боялись тех мест, в которых он скрывался от погони, однако об этом я уже потом узнал.
За те два с половиной года, что я прожил в теле мальчика, нам удалось избежать серьезных травм, ранений или болезней. К моему появлению в его теле, пацан уже был настолько осторожен и неуловим, что все эти недоброжелатели, время от времени попадающиеся нам на глаза, практически растеряли всякий энтузиазм преследования, однако раньше мальчику очень сильно доставалось — это было видно по его телу! Да что там играть словами — его просто УБИВАЛИ! Причем попытки убийства совершались многократно. Или же пытались поймать и сделать рабом, однако мальчику всегда удавалось чудом вырваться из захватов, спасаясь ценой получения новых серьезных травм, правда и охотников оставляя при этом сильно потрепанными. Все это я узнал впоследствии из обрывочных и очень скудных пересказов других людей.
В итоге после такого детства к 10 годам мы с малышом имели такое изувеченное тело, что даже мне на него было страшно смотреть. Лицо имело настолько отталкивающий вид, что люди, которым случалось его увидеть, в ужасе шарахались в сторону или быстро отводили глаза. Оно и понятно — еще до моего появления в этом теле кто-то сломал мальчику челюсть с правой стороны, после чего та неправильно срослась. Помимо перелома челюсти, на этом месте на щеке остался страшный рваный шрам. Нос у мальчика был не просто сломан, а буквально расплющен и сильно сдвинут в левую сторону. Половина правого уха отсутствовала. И в дополнение к этому все остальные части лица оказались покрыты несколькими шрамами попроще.
Тыльная сторона левой ладони и запястье выглядели жутко, правда рука при этом в значительной степени сохранила свою работоспособность. Позвоночник в грудном отделе когда-то пережил серьезный удар, из-за чего мы с пацаном сильно скособочены. Учитывая эту травму, а также очень непростое детство мальчика, в свои 10 лет я имею рост немногим больше ста двадцати сантиметров.
Возвращаясь к описанию нашего с мальцом тела, могу добавить лишь то, что оно все покрыто многочисленными шрамами. И ладно, если бы следы от ударов остались только на коже, но, к моему большому сожалению, у нас серьезно повреждены некоторые крупные мышцы, а также мне удалось обнаружить следы давних переломов костей. Уму непостижимо, как у маленького мальчика смогли срастись сломанные кости без серьезных последствий для его здоровья! Видно живучесть организма моего Маугли была какой-то невероятно фантастической. Уже потом я узнал, что мальчик был уникальным хотя бы в том, что оказался единственным выжившим ребенком за целые столетия из числа тех, кому не повезло родиться в том негостеприимном для любых живых существ месте.
Когда я вспоминаю, какую гадость ел малыш в те годы, когда я был в его теле всего лишь беспомощным пассивным наблюдателем, меня до сих пор выворачивает наизнанку. Полуразложившаяся падаль, какашки людей и животных, живые существа и растения, на которые даже взглянуть нормальный человек без омерзения не сможет — все это было привычной пищей для мальчика. И его пищеварительная система со всем этим неплохо справлялась. Я думаю, только моя в значительной степени уже адаптированная психика будущего биолога помогла мне не умереть от отвращения и брезгливости в первые месяцы пребывания в теле пацана. Любой другой человек на моем месте изо всех сил стал бы искать способы расщепить свою душу на элементарные составляющие, чтобы избавиться от всей этой гадости, заполнившей жизнь несчастного мальчика.
Только через два года жизни в этом мире я смог составить себе более-менее целостное представление о нем, о той кошмарной жизни, в которой не повезло оказаться мальцу, о всех тех непонятных делах, которыми занимались люди, встреченные мною в первые годы пребывания здесь, и о той непонятной местности, ставшей для меня «песочницей», в которой я постигал особенности моей новой жизни. Но в первые месяцы своего пребывания в этом мире мое состояние непонимания всего окружающего было для меня тотальным, из-за чего, как я уже упоминал, моя душа постоянно находилась на грани безумия.
Мне так и не удалось постичь причины, почему я оказался здесь, в этом мире, в теле несчастного маленького мальчика. Ради чего 20-летний москвич Сергей за два с половиной года пребывания в новой реальности превратился в 10-летнего бродягу Криса, пусть даже уже и не нищего? Я много раз перебирал в своей памяти все события последнего дня моей прошлой жизни, последней недели, последнего месяца, но так и не смог обнаружить хоть какого-то намека на возможное объяснение. Если я умер во сне, то что стало причиной? Светка решила каким-то немыслимым образом заполучить мою квартиру и организовала мое убийство? Бред какой-то! Я никогда не поверю, что моя любимая девушка способна на подобное. Если же на нас ночью кто-то напал, то ради чего такие страсти? Мы же со Светой были вполне себе обычными людьми и у меня дома не было ничего ценного, чтобы вламываться посреди ночи. Ну разве что кто-то решил похитить красавицу, а меня просто грохнули как досадную помеху! Все эти версии, приходившие мне в голову, в конечном итоге не выдерживали никакой критики.
Если же искать уже здесь, в новой реальности, причину произошедшего переноса, то в моей голове родилась только одна версия. И чтобы ее объяснить, надо обстоятельно рассказать и об этом мире, и о жизни местной инкарнации Маугли, и о том странном месте, где мальчик родился и вырос.
Найти клад… и перепрятать.
Глава 3. Одинокий Маугли в горах.
Начну с очевидного — в этом мире есть магия. И когда-то давным-давно ее было в десятки раз больше. Тысячи лет назад здесь хозяйничали могущественные маги, которые по своей силе могли бы соперничать с богам. Во всяком случае, именно так они сами о себе думали. Чванство, спесь и высокомерие — вот главные психологические характеристики древних магов, если верить истории, описывающей те времена. А история эта написана Великим Заррагастом, ставшим последним из тех могущественных «динозавров», в конечном итоге полностью вымерших.
Для магов в те времена человек, не обладающий магическими способностями, приравнивался к животным. А слабый маг рассматривался как человек второго сорта, достойный лишь презрения и полурабского существования. Среди сильных же магов культивировалось острое соперничество за звание сильнейшего. Сильнейшего хоть в чем-то или где-то. Смыслом жизни магов стала непримиримая вражда всех со всеми из-за тотального тщеславия и честолюбия.
И особенно сильная борьба между магами велась за контроль над природными источниками магической энергии. Больше всего таких источников на континенте встречалось в Срединных горах — обширном горном массиве в центре материка. На этом плоскогорье располагалась группа живописных долин, переходивших одна в другую, и данный райский уголок был отгорожен от окружающих равнин труднопроходимыми скалами по периметру плоскогорья. Именно в Срединных горах находились все самые мощные источники магической энергии. Да и подавляющее большинство «родников» магии средней силы из всех тех, что были найдены на континенте, оказались сконцентрированы там же. Это стало причиной того, что почти все сильные маги данного мира нашли себе пристанище в долинах этого плоскогорья. Города в Срединных горах были столь красивы и богаты, что вся остальная часть континента воспринималась магическим сообществом как дикая и неразвитая провинция, предназначавшаяся лишь для того, чтобы быть кормовой базой и поставщиком всевозможного сырья.
В дополнение к природным источникам энергии в Срединных горах, многие поколения магов создавали и накапливали в своих домах большое количество мощных артефактов, из-за чего энергетический фон в горных долинах достигал немыслимых значений. Заррагаст утверждал, что высокая концентрация магической энергии в Срединных горах в конечном итоге привела к своеобразному помешательству колдунов, волшебников и чародеев всех видов, живших в данном регионе, из-за чего в конечном итоге и разразилась Магическая война, фактически уничтожившая эту цивилизацию великих магов. Правда Заррагаст, последний свидетель той эпохи, допускал, что война эта могла возникнуть и всего лишь по причине высокой концентрации сильных магов, обладавших отвратительными характерами.
Как бы то ни было, но за несколько лет магическая цивилизация этого мира фактически самоубилась. Очень немногие из числа сильных магов удержались от участия в этой яростной бойне. И великий среди них был только один — Заррагаст, который всей душой отвергал пороки, практически поголовно поразившие магическое сообщество. Когда же на поле боя осталось лишь несколько выживших участников этой войны, бывших уже не в состоянии продолжать сражение и готовившихся к дележу трофеев, появился Заррагаст и добил их всех подчистую. А затем Заррагаст объявил ультиматум всем магам, не участвовавшим в войне, что либо они отрекаются от активного применения магии, либо он их убьет, очищая тем самым этот мир от магической скверны. И последующие пять веков этот «динозавр» планомерно вычищал высокоуровневую магию на всем континенте. Заррагаст не уничтожал магию как таковую — он всего лишь способствовал ее деградации до безобидного уровня, считая, что население данного мира еще не доросло до аккуратного и ответственного использования сильной магии, чтобы не угрожать существованию своей цивилизации.
Срединные горы после этой войны превратились в безжизненную пустыню и поменяли свое название на Проклятые горы. Все города в долинах плоскогорья превратились в руины, а проходы в это место оказались запечатаны магической энергией, по большей части оставшейся от проходивших в этих местах яростных сражений. В тех же проходах через окраинные скалы плоскогорья, где все-таки хоть как-то еще можно было пробраться во внутренние районы, Заррагаст добавил свои магические барьеры, закрывающие доступ к обломкам магической цивилизации. И все последующие века великий маг следил за тем, чтобы никто так и не нашел дорогу к этим руинам, где под завалами еще можно было отыскать мощные артефакты, магические материалы и продвинутую литературу — все то, что способно дать магу сильный толчок в своем развитии.
Однако и Заррагаст оказался не вечен — после его смерти авантюристы на свой страх и риск постепенно начали находить проходы в горах, стремясь добраться до ценного наследия эпохи великих магов. Со временем в Проклятых горах расплодилась порода людей, называющих себя Искателями, рывшихся на развалинах, выкапывая осколки былого магического величия. Так на континенте стали появляться ценные предметы, востребованные среди магов и коллекционеров.
Промысел Искателя оказался очень опасным, поскольку в Проклятых горах большие пространства сильно загрязнены остаточной магией. Обломки чудовищных по силе заклинаний, мощные артефакты, до сих пор не потерявшие свой магический заряд, руины монструозных магических установок, построенных когда-то прямо над мощными природными источниками — все это в условиях чрезвычайно насыщенного магического фона очень долго сохраняло свою убийственную энергию. Любой неподготовленный человек, сунувшийся в такое опасное место, мог оставить в нем свое здоровье, а может быть и жизнь.
Однако Искатели очень быстро поняли, что им совсем не обязательно самим соваться в опасные места ради добычи всевозможных магических побрякушек и иных ценностей под завалами домов, где жили когда-то самые богатые люди. Так в Проклятых горах появилось «мясо» — рабы, которых заставляли лазить по опасным местам и выкапывать все, что потом выгодно продавалось на равнине. И чаще всего в качестве такого «мяса» использовались подростки младшего возраста, чья цена у работорговцев была невысока, потому как промысел похищения детей на континенте был распространен практически повсеместно.
Каждый год по весне, когда Проклятые горы освобождались от снега, через труднопроходимые лазейки в окраинных скалах пробирались на плоскогорье отряды Искателей, в составе которых обязательно было свежее «мясо» — мальчики и девочки 11–12 лет. Практика показала, что именно такой возраст детей был наиболее удобен для замысла Искателей. Задачи по добыче ценных предметов перед ними уже можно ставить, а воли к сопротивлению у таких малышей еще недостаточно, чтобы создавать рабовладельцам серьезные проблемы.
Срок жизни у «мяса» в Проклятых горах был коротким — кто-то погибал в опасных зонах, кто-то калечился и таких уже добивали сами Искатели, чтобы не кормить «испортившееся мясо», а кто-то умирал от издевательств похотливых мерзавцев, которых среди Искателей было подавляющее большинство. Но Искателей это особенно сильно не расстраивало, так как «мясо» для них было всего лишь расходным материалом, стоимость которого многократно перекрывалась выручкой от добытого детьми добра. Искатели даже в какой-то степени были заинтересованы в гибели детей к окончанию теплого сезона. Когда приближалась зима, Искатели возвращались из Проклятых гор на равнину, где предавались разгулу до следующей весны. И в этой ситуации «мясо», дожившее до окончания добычного сезона, превращалось в обузу. Тащить его на равнину с собой и кормить всю зиму? Намного проще по весне купить свежее «мясо»!
Доходило до того, что некоторые Искатели свое оставшееся «мясо» просто убивали перед уходом на зимовку. Другие же бандиты оставляли детей в Проклятых горах в своих поселках, где им предстояло выживать всю зиму, спасаясь от голодной смерти тем, что они могли найти в заснеженных долинах, или же доедая остатки продовольствия, если такие удавалось обнаружить в кладовках. И жить им приходилось в кое-как сколоченных хижинах, совершенно не предназначенных для проживания в зимних горах.
Именно в таком поселке и появился на свет мой Маугли, а мамой его стала девочка-подросток из числа того самого «мяса». Обстоятельства рождения мальца я узнал лишь через полтора года после своего появления в этом мире, и рассказала мне об этом Тома, пожилая женщина неопределенного возраста, так как она никогда не считала своих лет. Когда-то давно она точно так же попала в Проклятые горы в составе очередной порции свежего «мяса» и как-то сумела выжить, повзрослеть и продержаться в этом суровом краю до преклонных лет. Состарившись, Тома работала в поселке Искателей кухаркой, круглый год обитая в горах. В значительной степени именно благодаря ей некоторые дети, которых Искатели бросали в горах на произвол судьбы, доживали до весны.
Девочка, ставшая мамой моего героя, назвалась Ликусей, когда появилась в Проклятых горах. Она была из числа тех детей, которых в простонародье обычно называют «деревенскими дУрочками или дурачкАми». В нашем мире таких детей не особо деликатные люди чаще всего называют олигофренами или дебилами.
Тома обратила внимание на округлившийся живот девочки уже после того, как Искатели отправились на зимовку, а Ликуся о беременности не догадывалась в силу своего низкого интеллекта. Организовывать выкидыш было уже поздновато и Тома решила, что будь, что будет. Весной, когда вернутся Искатели, ребенка просто убьют, а жизнь девочки вернется в уже привычное для «мяса» русло.
Когда в конце зимы на свет появился Крис, Ликуся неожиданно для окружающих оказалась заботливой мамой, быстро научившись простым премудростям ухода за маленьким ребенком. Тома порывалась сказать девочке, что не стоит прикипать душой к малышу, так как ему жить осталось считанные недели, но так и не смогла выдавить из себя ни слова до самого возвращения рабовладельцев. А когда Ликуся услышала о неизбежном, в ней словно пробудился яростный зверь. Она буквально была готова убивать за свою кровиночку. И тогда Тома объяснила девочке, что у них с мальчиком есть единственный шанс выжить — спрятаться на все лето в пещере недалеко от поселка, о существовании которой мало кто знал даже среди Искателей, ведь старая рабыня жила в этих местах намного дольше любого из них. При этом женщина пообещала девочке подкармливать ее какими-нибудь объедками, если у нее будет такая возможность. Однако в глубине души Тома понимала, что выжить у этой пары детей шансов мало. Одно лишь успокаивало женщину — голодная смерть для этих малышей могла оказаться не самой страшной судьбой по сравнению с тем, что могли сделать с ними Искатели.
Среди новых малолетних рабов Томе удалось найти мальчика, который проникся судьбой Ликуси и ее младенца и согласился помогать, таская им объедки. Даже отрывал иногда от своей пайки часть еды для юной мамы. Кстати, Крисом, или, если быть точнее, то Крысом, малыш стал лишь потом, когда уже о нем узнали остальные обитатели поселка, а Ликуся своего сына назвала Милей. Тома попыталась объяснить девочке, что такое имя не совсем подходит для мальчика, но маленькая мама была непреклонна в этом вопросе. А помощника, подкармливающего Ликусю, звали Ринком. Так втроем они и помогли малышу дотянуть до холодов, когда поселок вновь опустел до середины весны, что позволило Ликусе с Милей перебраться в одну из необитаемых хижин, таясь от всех остальных.
Так прошел первый год жизни Мили, а затем и второй. С приходом третьей весны в жизни малыша произошло несчастье. Постепенно о Ликусе и Миле узнавало все большее количество малолетних рабов и настал момент, когда один из них «заложил» Искателям эту пару изгоев ради лишнего куска хлеба в качестве награды. Когда девчонку вместе с малышом вытащили из пещеры и главарь банды распорядился убить Милю, а Ликусю «употребить по назначению», мама в бешенстве бросилась на рабовладельцев, готовая выцарапать глаза каждому, кто посмеет тронуть ее сыночка. Так получилось, что мальца всего лишь пнули пару раз ногой, посчитав это достаточным, чтобы кроха скончалась. Но скорее всего уродам не терпелось заняться Ликусей, и они просто не заметили, что не довели дело с убийством малыша до конца. Возможно, сказалось и то, что Крис был на редкость молчаливым ребенком.
Тома рассказывала, что Ликуся в первые же месяцы жизни Криса каким-то образом приучила сына молчать в любой ситуации, как бы плохо ему ни было. В итоге когда женщина пришла похоронить мальчика, она обнаружила, что он все еще жив. Обработав раны малыша и спрятавшись с ним в каком-то сарае, Тома видела, как ребенок кряхтит от боли и тихо плачет, но при этом пацан так ни разу и не пискнул.
Ликуся в тот день, будучи уверенной в том, что ее сына убили, словно с цепи сорвалась. Как ее ни били, как ни издевались над ней, она не прекращала своих попыток ударить, укусить или расцарапать этих выродков. В конечном итоге девочку так и замучили до смерти. А Тома с Ринком продолжили выхаживать покалеченного ребенка до тех пор, пока он не смог уползти в одну из нор, которые ему наспех наделал Ринк по всему поселку и ближайшим окрестностям. Так и началась его жизнь крысы в человеческом обличии.
Два лета Миле удавалось скрываться по норам в пределах поселка, а на зиму он перебирался в хижину Томы, которая с той поры перестала к себе пускать других детей кроме Ринка. Однако и это относительное благополучие должно было когда-то закончиться. Когда началось пятое лето Мили, его снова кто-то обнаружил и практически сразу же была объявлена массовая охота на мальчика. Только благодаря тому, что за прошедшие два года Ринку удалось соединить между собой некоторые норы под поселком, малыш смог ускользнуть из жилой зоны и убежал в неизвестном для Томы направлении.
Облаву на Милю это не остановило и его продолжали выслеживать все дальше и дальше от поселка, но мальчик оказался неуловимым. А через некоторое время Ринк попался на том, что помогает Миле избежать поимки, за что был жестоко избит, не прожив после этого и месяца. С тех пор Тома практически полностью потеряла мальчика из виду и ничего не смогла мне рассказать о жизни Мили до того момента, как я очутился в его теле. Единственным источником информации о мальчике для нее стали хвастливые рассказы мальчишек, которых ей приходилось кормить. В этих рассказах 12−13-летние гадёныши упивались подробностями о том, как они чуть не убили маленького мальчика, который им ничего плохого не сделал. И называли они его Крысом или Крысой. Трудно себе представить, что чувствовала Тома, когда оказывалась невольным слушателем этого пацанячьего бахвальства. Ведь пожилая женщина к Миле относилась, как к собственному внуку. Но в тоже время она хотя бы таким образом могла узнать о том, что ее любимый мальчик все еще жив. Только эти пересказы и помогли мне узнать, откуда у меня такое изуродованное тело. И сформировали у меня лютую решимость убить всех этих озверевших недомерков, из которых уже никогда не смогли бы вырасти нормальные люди.
Здесь следует пояснить, что Тома мальчика всегда продолжала называть именем, данным ему Ликусей. Он для нее был любимым Милей и никак иначе. Это я впоследствии выбрал для себя имя Крис, поменяв одну букву в прозвище Крыс, и по привычке иногда так называю мальчика, даже рассказывая о его годах жизни, когда меня еще не было в его голове.
По моим представлениям существование Мили после бегства из поселка и до моего появления в его теле больше походило на жизнь одинокого дикого животного. Мальчик научился самостоятельно выживать в одиночестве даже в зимнее время, когда в отсутствие Искателей можно было бы переждать зиму в поселке под опекой и защитой Томы. Но теперь туда не было хода из-за нескольких враждебно настроенных мальчишек, остававшихся в поселке на зимовку. Для них стало делом принципа поймать Милю и либо сделать его своим пленником, либо убить как какую-нибудь дичь из охотничьего азарта.
Лет с шести мой Маугли стал достаточно сильным и уверенным в себе, чтобы начать активно исследовать свою среду обитания. Его, шастающего в самых разных местах Проклятых гор, все чаще начали замечать рабы-малолетки и их хозяева, Искатели. Причем Милю неоднократно видели и в опасных местах, где можно было пострадать от остаточной магии, которую Искатели и дети называли «духами». Искатели на это уверенно заявляли, что Крыс не жилец, что «духи» его быстро убьют. Однако проходили месяцы, а Миля как ни в чем не бывало продолжал попадаться на глаза то там, то сям.
Я так понимаю, годам к семи на Милю почти перестали охотиться, поскольку малыш просто не давал никому ни малейшего шанса, держась на значительном расстоянии от людей и поблизости от опасных мест, куда он при малейшей опасности норовил убежать. Во всяком случае я, появившись в этом мире, не заметил слишком уж настойчивой охоты на малыша. Правда, справедливости ради следует сказать, что я вообще мало что мог понять о происходящем в первые месяцы моего пребывания в голове мальчика.
Однако то немногое, что мне все-таки удалось увидеть и понять на старте моей новой жизни, впоследствии и сформировало у меня гипотезу о том, как я мог переместиться в этот мир и почему оказался именно в теле Мили. Я уже говорил, что пацана не раз видели в очень опасных зонах, куда дети боялись залезать, даже если Искатели требовали этого от них. Полагаю, что малец в одну из своих исследовательских вылазок проник в какое-то очень опасное место и ненароком активировал одну из сохранившихся магических установок, результатом чего и стало мое перемещение между мирами.
Не знаю, что при этом испытал Миля — боль, страдание или испуг, но это не отвадило его от лазания по руинам. Возможно, причиной этому стало особенное зрение малыша, что спасало его от пресловутых «духов». Догадываюсь, что лет с шести мальчик стал обращать внимание на ту картинку, которую Миля, допускаю, ранее просто игнорировал как помеху своему восприятию. Дело в том, что у мальчика, а теперь уже у меня, два разных глаза — один левый, а другой правый. Ха-ха, шучу. А если серьезно, то правый глаз у меня вполне обычный, как и у всех людей. А левый — это нечто особенное. Во-первых, левый глаз у меня намного крупнее. Во-вторых, он у меня неподвижный, то есть, сидит намертво в глазнице. В-третьих, у него какой-то необычный зрачок, если это вообще можно назвать зрачком. В-четвертых, левый глаз формирует у меня в мозгу картинку независимо от того, закрыты у меня глаза или открыты. Я всегда вижу картинку, формируемую левым глазом, даже сквозь верхнее веко.
