— Держи.
Донателла берет его, прикладывает к щеке, опять морщится и прижимает сильнее.
— Бедная моя, — сочувственно произносит Мерседес. — За что он тебя так?
— Ни за что, — отвечает Донателла, и из ее глаз опять катятся слезы. — Ни за что!
— Ты наверняка что-то натворила, просто так не наказывают.
— Заткнись, — говорит Донателла, — подожди, придет и твой черед.
— Но, если бы ты делала, что велено, он бы не злился на тебя, — стоит на своем Мерседес. Убеждение, что бездумно передается из поколения в поколение.
— Даже если он несет чушь? — кривит губы Донателла.
Мерседес непроизвольно чуть дергает головой. Чушь? Конечно же, нет, он же их отец.
— Если бы он велел тебе сунуть руку в чан с кипятком, ты бы его послушалась?
— Да хватит тебе, он не стал бы ничего такого просить.
Донателла с отвращением качает головой.
— О господи. Ладно, забудь, проехали. Когда-нибудь сама все поймешь.
Как же ее расстраивает поведение Донателлы. У нее есть все, что только можно пожелать. Она находчива, умна, хорошеет день ото дня, а их семья по сравнению с огромным множеством других живет в достатке. Если бы она только была добродетельнее, вела себя скромнее и не дерзила в ответ…
— Ты правда думаешь, что этого довольно? Что достаточно быть послушной и тогда все будет в порядке?
С этими словами Донателла прикладывает алоэ под глазом ближе к носу. В дополнение к щеке у нее начинает распухать и переносица. Стоит ей вернуться в «Ре дель Пеше», чтобы подавать клиентам frijoles и пасту al’arabais с кроликом, как весь остров тотчас узнает, что дочь семейства Делиа опять вообразила о себе невесть что.
Мерседес пожимает плечами.
— Ради спокойной жизни можно пожертвовать чем угодно, — произносит она любимое изречение их матери.
Донателла с силой бьет ее кулаком по ноге и кричит:
— А если мне не нужна спокойная жизнь! Неужели ты думаешь, что это все, что есть в жизни?
Мерседес потрясена до глубины души.
— Что ты хочешь сказать?
— Это! Все это… убожество! Все одно и то же, одно и то же. И так всю жизнь!
Мерседес вконец озадачена. Все так живут уже тысячу лет. Зачем что-то менять?
— А что еще то нужно?
— Да что угодно! — опять срывается на крик Донателла. — За пределами этого острова целый мир!
Потом шипит от боли и опять прикладывает алоэ.
Слова сестры повергли Мерседес в ужас. Большой мир таит в себе множество опасностей — так все говорят. Нет ни одной женщины, которая уехала бы из Ла Кастелланы, а затем вернулась обратно.
— Не говори так, Донита! — восклицает она.
Сестра отталкивает ее, встает, идет по выложенному известняком полу к старым воротам в виде арки и смотрит на море. У самого горизонта надрывается от натуги контейнеровоз, ржавый и черный, следующий мимо Алжира в свободную экономическую зону Мальты. Ближе к берегу на перекатывающихся волнах к заливу мчит белое суденышко размером с дом, но отсюда для нее совсем маленькое. На передней палубе несколько крохотных ярко окрашенных фигурок греются на солнышке, будто тюлени. Иногда Мерседес видит проходящие мимо суда размером с целый город, там люди лежат рядами, будто тела утопленников, вытащенные из воды после кораблекрушения. И всегда радуется, что они здесь не высаживаются, что у них слишком тесный порт, да и виды с достопримечательностями далеко не сногсшибательные. Ей кажется, что, если бы все они в одночасье сошли на берег, это было бы сродни нашествию саранчи.
— Я не могу так жить до конца своих дней, — говорит Донателла, — не буду. Если придется, то буду каждый день молиться о смерти.
Мерседес застывает от ужаса.
— Тише, святой Иаков услышит!
— Я тебя умоляю! — восклицает старшая сестра, вихрем врывается обратно в комнату, злобно смотрит на Мерседес. — Ты же не веришь в это все?!
— Во что?
— Что святой Иаков убивает грешников, как мавров. Ты серьезно? Он же умер тысячу лет назад!
— Но потом вернулся, чтобы принять участие в битве при Клавио…
Донателла в ответ только фыркает.
— А все эти девушки? Марсела Перес, Елена Эру, Кариза Дракулис…
Донателла закатывает глаза.
