— У нее собственная ванная? Прямо на корабле?
Что может быть приятнее, чем возможность впечатлить свою искушенную старшую сестру. Донателла зачастую работает до поздней ночи и после трудного дня обычно не расположена болтать. Однако сейчас она сидит на кровати в своей белой хлопчатобумажной ночнушке, набросив на колени простынку, расчесывает волосы и жадно внимает рассказу сестры.
Мерседес кивает и говорит:
— А еще у нее есть гардероб, в который можно войти.
— На яхте?
— И он набит битком. От пола до потолка. У нее не просто чемодан с собой. И она говорит, что его обновляют каждый сезон.
— Полностью?
— Полностью.
— Oao, — разевает от удивления рот Донателла.
Потом берет с тумбочки рядом с кроватью небольшой пузырек с оливковым маслом, наливает из него пару капель себе в ладонь, проводит ею по щетине расчески и продолжает расчесываться.
— А куда девает старую одежду?
Об этом Мерседес Татьяну не спрашивала — была слишком занята созерцанием летних платьев, которые новая подруга небрежно совала ей в руки. Дорогой тяжелый хлопок. Одно белое в арбузах, другое зеленое с узором из орхидей. И еще одно, прямое платье из невероятно мягкого и легкого материала, выкрашенного в яркий пурпурный цвет. У всех слишком большие декольте, а пурпурное неприлично коротко, но Мерседес не сомневается, что мама их как-нибудь подгонит. От подарков на Ла Кастеллане отказываться не принято.
— Не знаю, — говорит она.
— Боже милостивый, как же тебе повезло! — восклицает Донателла. — Поверить не могу, что на твою долю выпало такое счастье. И что она на тебя пописала, тоже не могу поверить.
— Маме только не говори.
— Ну конечно, — отвечает Донателла, — так я и рассказала ей, как ты пялилась на девичью мохнатку. Ну и какой он?
— Кто?
— Ее отец.
Мерседес не знает, что ответить. Не знает, что о нем думать. Он был довольно приветлив. Постоянно улыбался и угощал. Не стесняйся, Мерседес. Это лучший шоколад во всем мире. Шеф-повар специально летает за ним в Лондон. Начинка из свежих сливок, поэтому хранить его приходится в холодильнике. А как тебе вот эти пирожные? Из самого Парижа. Розовая вода. Ну как? Здорово, правда? И все время, пока он ее кормил, ее не отпускало ощущение, что это какая-то проверка. Что за всем этим стоит некая цель, ускользающая от ее понимания. Будто за ней наблюдают.
— Дружелюбный, — произносит она.
— Но?..
И когда ты стала такой проницательной?
— Не уверена, что он мне нравится, — признается Мерседес.
— Это и не обязательно. Ты же хочешь дружить не с ним, а с этой девочкой.
— Твоя правда.
— А что еще вы там делали?
— Телевизор смотрели, — беспечно говорит она, словно это для нее самое будничное занятие.
— Телевизор? На яхте?
Мерседес чуть подпрыгивает.
— Он у них просто огромный! Типа как наша стена! А еще один стоит у нее в каюте! Представляешь!
— А каким образом они?..
У них дома телевизора нет. Нет денег. Нет сигнала.
— У них стоит эта.... да ты ее знаешь, такая штуковина на крыше, похожа на огромную тарелку.
Донателла кивает.
— Эта штуковина разговаривает со спутником, сообщает ему, где они, и получает сигнал.
Донателла тяжело вздыхает.
— Oao. Вот что значит быть богатым! Представляешь?
— Татьяна говорит, что у герцога такая тоже есть, за стенами его замка.
— Да ладно!
— Точно тебе говорю.
