— Итак, переговорив с твоим отцом, мы полагаем, что пришли к конструктивному соглашению, — продолжает мистер Микалефф. — Татьяне надо с кем-то играть. Ей ужасно скучно целыми днями торчать на борту яхты, пока ее отец работает. Она нуждается в развлечениях и хорошей компании, чтобы можно было с кем-то поговорить. И ей хочется, чтобы этой компанией стала ты.

«Я знаю, что должна быть польщена его словами. Но все это как-то жутко. Будто она выбрала меня на витрине», — думает Мерседес, кивая.

— Мистер Мид предлагает заплатить за то, чтобы кто-то другой исполнял твои обязанности в ресторане. Как тебе?

Она смотрит на отца.

«Я знаю его как облупленного. Он попросил куда больше, чем на мою замену. Он отлично торгуется. Даже если речь идет о продаже собственной дочери».

— Мерседес, kerida, — говорит Серджио, — только представь, все лето, до самого сентября, сплошные развлечения! Да я в твоем возрасте что угодно бы отдал! Как же тебе повезло!

— Что скажешь, Мерседес? — спрашивает по-английски мистер Мид. — Согласна?

На самом деле у нее нет выбора. Татьяна молча наблюдает за ней из-под полуприкрытых век. «Было бы и правда здорово, — размышляет она. — Не нужно будет таскать подносы на жаре и мыть посуду, пока не покраснеют руки. Можно будет с утра до ночи плавать в маске с трубкой, облазить все пляжи, до которых можно дойти пешком, а если мы захотим куда-нибудь съездить, герцог, наверное, даст нам машину... Хотя, куда именно, я пока не знаю. Может, в горы? Или к храму? Но неужели такова дружба для этих людей? Простая сделка? Есть ли у меня право отказаться?»

— Ладно, — отвечает она.

Мужчины за столом удовлетворенно вздыхают. Татьяна вскакивает, хлопает в ладоши, подбегает к ней, хватает за руку и кричит:

— Нам будет так весело! Ах, Мерси, как же я рада, что ты согласилась! Мы станем самыми лучшими подругами! Пап, нам можно уже идти? Ну пожалуйста! Мне не терпится посмотреть один пляж, а до темноты еще несколько часов!

— Конечно, можно, солнышко, идите, — отвечает Татьяне мистер Мид.

Мужчины опять поворачиваются друг к другу.

— Отлично, — говорит мистер Микалефф, — в таком случае послезавтра я принесу на подпись договор, не забыв включить в него пункты о неразглашении информации. Вам всем нужно будет его подписать. В том числе вашей жене и старшей дочери.

Мерседес смотрит, не отводя глаз, на то, как ее превращают в товар.

— Ура! — восклицает Татьяна, опять хватает ее за руку и тащит к выходу из ресторана. — Вперед, Мерси! С этого дня ты принадлежишь мне!

День святого Иакова

24

1985

— Но я не понимаю, — говорит Татьяна, глядя на закрытый ресторан. — Это же был бы один из самых прибыльных вечеров за весь год!

О господи, помолчи, тебя могут услышать.

Святой как раз достиг начала Харбор-стрит. Мерседес видит голову статуи, покачивающуюся над толпой. Ее несут в высоко поднятом паланкине из оливкового дерева шестеро самых крепких мужчин острова. Улицы забиты молящимися женщинами и прижимающими к груди шляпы мужчинами, а Татьяна трещит, как сорока на вечеринке.

— Сегодня священный день, — отвечает Мерседес. — А в священные день мы не торговать. Вы в Англия в такие работать?

Татьяна пожимает плечами, будто это правило кажется ей абсурдным.

— Кроме того, мы закрываемся воскресенья. Поэтому мы и познакомиться.

— Да? — спрашивает Татьяна и тут же продолжает: — Это странно. Казалось бы, уж для ресторанов Бог бы сделал исключение. То есть большинству бы хотелось выйти куда-нибудь покушать в выходной.

«Ты и правда идиотка, — думает Мерседес, искоса поглядывая на нее. — Удивительно, как за одну неделю из богини можно превратиться в полную lilu».

— Это не выходной. Это священный день. Если выходишь, то только в церковь.

— Значит, мы идем в церковь?

— Si, jala.

— А-а.

— Тебе надо прикрыть... плечи, — говорит Мерседес.

И грудь, хочется добавить ей, но она не знает, как это будет по-английски. Лишь надеется, что если Татьяна закроет плечи, то материал скроет и остальное. Хорошо хоть, что сегодня она не в прозрачном платье. И на ней именно платье, а не брюки или шорты.

— Почему это?

— Уважение.

Татьяна таращит на нее глаза.

— Можно взять у мамы шаль, — продолжает Мерседес, — у нее много.

— Надеюсь, она из натуральной ткани, — отвечает Татьяна, — а то на все искусственное у меня аллергия. Мне даже лифчики приходится носить из хлопка.

Кто бы сомневался. Список всего, на что у Татьяны аллергия, растет изо дня в день. Ей вредны любые консерванты, большая часть углеводов, кожзам, корнеплоды, потроха, пластиковые сиденья для унитаза, мороженый горошек, украшения не из золота и даже табачный дым где-то вдалеке. Должно быть, очень неудобно жить с аллергией на все дешевое.

— Бедняжка, — сдержанно произносит Мерседес и поворачивается посмотреть, как несут святого.

Церемонию возглавляет стайка оборванных ребятишек с измазанными ваксой лицами. Ребятишки пятятся и периодически драматично припадают к земле, закрывая лицо руками, пока святой Иаков напирает на них. Сразу за статуей шествует чопорный отряд solteronas. В свой ежегодный день славы они одеты во все белое и с праведным гневом сжимают в руках сельскохозяйственные орудия. Позади solteronas — смертные женщины. Все женщины. Они пришли с гор, с виноградников и вливаются в хвост процессии. Крепкие и хрупкие, прабабушки и маленькие девочки, едва научившиеся читать. Все до единой. Не явиться на праздник святого Иакова — это трусость, предательство. А может, и признак вины.

— У нас дома это назвали бы расизмом, — громко говорит Татьяна, глядя на мальчишек с черными лицами. — В Великобритании такое давным-давно бы запретили.

Мерседес с трудом удерживается от вздоха.

— Он выгнать из Ла Кастелланы мавр и стать наш покровитель.

— Ну хоть не змей, — говорит Татьяна.

Мерседес понятия не имеет, что она имеет в виду. Она гордится своей культурой, несмотря на страх, который приносит этот день. И то, что представительница авангарда завоевателей не знает ничего об истории острова, вызывает у Мерседес желание просветить ее.

— Изгнать мавров из Иберийского полуострова, — продолжает она, намеренно не обращая внимания, что ее перебили, — он пришел сюда и спас нас. С его прихода — никаких больше захватчиков. Его милостью, grazia nobile.

С этими словами она быстро крестится, выражая свою благодарность.

— Смотри! — кричит Татьяна. — Это же Джанкарло!

Дюжина пар глаз смотрит в их сторону. Мерседес ежится от страха. Оттого что кто-то осмелился на публике так непочтительно высказаться об их герцоге, хочется закрыть руками лицо. Особенно сегодня, когда он шествует с тысячелетним палашом, тем самым, которым его предок убил сотни захватчиков, — держа его перед собой на вытянутых руках. Молчи. Ради бога, молчи. Я этого не вынесу.