Сквозь толпу протискивается Паулина Марино, встает рядом с ней, складывает на груди руки, поворачивается к остальным женщинам и говорит:

— Это были наши сестры. Наши дочери.

— Паулина! — кричит ей Гектор.

— Нет! — гневно возражает она. — Этому надо положить конец. — Потом поворачивается к церкви и кричит: — Уходите! Вон отсюда!

Беата Винчи выступает вперед, подходит к ним, становится рядом, сжимает руку в кулак и грозит угнетателям. Потом Химена Вигонье сжимает плечо Мерседес, улыбается улыбкой такой доброй, что у девочки чуть не разрывается сердце, и тоже присоединяется к ним.

Другие женщины, одна за другой, тоже обретают голоса, протискиваются вперед, не обращая внимания на своих мужчин, встают у подножия лестницы и кричат:

— Уходите!

Неизвестно откуда взявшийся камень задевает щеку одной из их мучительниц, и Мерседес понимает, что с этой минуты их жизнь изменилась навсегда.

Герцогу хватает приличия, чтобы устыдиться, хотя бы на секунду. Но уже в следующее мгновение святой отец берет его под руку и ведет за собой к резной двери храма. А горстка мужчин — тех, кто понимает, с какой стороны на хлеб мажут масло, включая Космо Альберта, нотариуса Бочелли и, к неизбывному стыду Мерседес, ее собственного отца, — взбегают по ступенькам и смыкают строй, чтобы защитить герцога от толпы.

Кто-то берет ее за руку. Она смотрит вниз, затем поднимает глаза и видит, что это Феликс Марино. Он молча стоит рядом с ней, пока дверь церкви с грохотом затворяется, женщины кричат, а Мерседес горюет по сестре.

50

Серджио заявляется домой только через два дня. Не говорит ни слова. Где он был, они не знают. Знают лишь, что не в барах и не у соседей. В последний раз его видели, когда он бежал по ступеням церкви, пока святой отец с герцогом спешили укрыться внутри. Они Видели, как он проскользнул в дверь перед тем, как ее закрыли.

С его появлением все проясняется. Когда в порт въезжает присланный из замка лимузин и из него выходит Серджио, таща за собой огромный чемодан, они сразу же понимают, где он был. Предатель. Гнусный предатель. Они убили его дочь, а он с ними заодно.

Серджио проходит в дом через ресторан. Женщины, собравшиеся в тени terasa за семейным столом, молча наблюдают за ним. А когда он исчезает внутри, Паулина накрывает ладонью руку Лариссы, чуть ее сжимает, и они застывают в ожидании.

Через двадцать минут он появляется снова, волоча за собой по плиткам все тот же чемодан. На плече — вещмешок. Смотрит угрюмо, как подросток. Но при этом преисполнен невероятного самодовольства, благодаря которому они сразу догадываются, что будет дальше.

— Мне доверили ресторан на горе, — заявляет он.

Тишина. Иудины деньги. Он их принял.

— Это прекрасный ресторан, — продолжает Серджио.

Женщины смотрят на него как на навозного жука.

— Если хотите, можете пойти со мной, — говорит он, и Мерседес, к своему изумлению, понимает, что он действительно думает, что они могут согласиться.

Они молча наблюдают за ним. Он пожимает плечами.

— Или оставайтесь здесь. Мне все равно. Довольствуйтесь малым, если считаете, что большего не стоите.

Ларисса наконец нарушает молчание:

— А чего стоила твоя дочь, Серджио? Сколько она стоила?

На секунду — даже на долю секунды — ему становится стыдно. «Мы знаем, что ты сделал, — говорят взгляды этих женщин. — Мы знаем, какой ты, Серджио Делиа». Но стыд исчезает с его лица, и он уходит, выпятив грудь, запихивает багаж в ожидающий его лимузин и уезжает.

Ларисса долго смотрит на свои руки, касается обручального кольца и стаскивает его с пальца. После смерти дочери она так похудела, что оно стало болтаться и снять его не составляет никакого труда. Ларисса кладет его в грязную пепельницу рядом с окурками, встает и берет передник.

— Ну и ладно.

Повязывает его и выходит накрывать на столы.

51

Цепных псов он спускает на следующий день после окончания официального траура. От жажды наживы его душа, может, и прогнила насквозь, но даже герцог понимает, как будет выглядеть, если натравит своих собак, когда женщины еще не сняли черных одежд.

К тому же благодаря этому у него есть месяц, чтобы все тщательно спланировать.

Когда в лимузине из замка приезжает Луна Микалефф, накатывает страх. Его чувствуют все без исключения. Добра от его визитов не дождешься. Все привыкли видеть эту машину у трапа «Принцессы Татьяны», но, когда она въезжает в порт и подкатывает к «Ре дель Пеше», вокруг повисает странная тишина. Все замирает. Больше не слышно ни болтовни рабочих, разгружающих лодки, ни грохота грузовых тележек по мостовой, ни гулких ударов со стороны старого склада, которы переоборудуют под таможенный пост и полицейский участок, ни обмена приветствиями. В воцарившемся безмолвии можно услышать, как на скалах возводят дома.

Видя, что из машины выходит секретарь герцога с кейсом в руке, уже водрузив на нос очки в знак серьезности своих намерений, Мерседес застывает как вкопанная посреди terasa с тарелками в руке. Женщины, каждый день собирающиеся за семейным столом и помогающие при необходимости, тоже смолкают. Ларисса откладывает вилку от своего обеда, встает, снимает фартук, приглаживает волосы и направляется к двери его поприветствовать.

— Мне зайти с тобой внутрь? — окликает ее Паулина Марино.

Ларисса качает головой, и через минуту они уже идут в дом.

Паулина берет фартук и занимает место Лариссы в зале. А когда проходит мимо Мерседес, ободрительно потирает ее между лопатками и говорит:

— Не переживай. Твоя мама — сильная женщина. Чтобы это ни было, она разберется.

Мерседес не отвечает. Она чувствует, будто земля вот-вот развернется у них под ногами.

«Хуже уже быть не может, — думает она. — Это невозможно. Я и так потеряла сестру и отца».

— Просто нужно не высовываться и жить дальше, — продолжает Паулина. — Впереди нас ждут перемены, Мерседес. Поверь, все еще наладится.

Но нет. Все становится только хуже.

Каждый знает, что происходит, когда умирает арендатор. Но на Ла Кастеллане ни на чьей памяти не бывало разводов. Жены исчезают. Не шляются по острову. Жены исчезают, мужья сохраняют свою аренду, бабушки и дедушки забирают детей к себе, и жизнь продолжается. Развод? Неслыханное дело. Наконец герцог принимает решение.

Землевладельца прилюдно лучше не унижать. Ничем хорошим это не заканчивается.

— Он может арендовать только одно место, — говорит Ларисса. — Так что здесь аренда заканчивается через месяц.

Собравшиеся изумленно ахают.

— А ты не можешь переписать ее на себя? — спрашивает Паулина.

— Почему не могу? Могу, — отвечает Ларисса.

— Тогда все нормально, разве нет?

— Она стоит сто тысяч американских долларов.

Шали плотнее обхватывают плечи, губы смыкаются.