— Что? — нахмурился Туполев.
— Я говорю, ант — это по-английски «муравей». И ваш самолет тоже очень на муравья похож — такой же маленький, юркий и сильный.
Конструктор чуточку удивленно и польщенно улыбнулся. А я продолжил рассматривать его творение. Размах крыльев — метров семь-восемь. Раза в два меньше, чем у ТОга. Высота со взрослого человека. В длину тоже маленький. И весь он был какой-то угловатый. Прямоугольный крылья, корпус похож на брусок, в котором выпилили дыру под кабину пилота. Так еще и кабина не застекленная, лишь с козырьком от встречного ветра. Винт двухлопастной, какой обычно и используют в этом времени.
— Для взлета ему пятидесяти метров хватает, — начал рассказывать Туполев. — Двигатель маломощный, да такой крохе много и не надо.
— И сколько здесь?
— Тридцать пять лошадок.
Я удивленно присвистнул. Всего-то?
— Из-за двигателя и потолок у него низкий — метров пятьсот, максимум — шестьсот по расчетам.
— А дальность?
— Бака на пятьсот километров должно хватать.
Вот это я понимаю — Конструктор! Дали задание, и вон — именно под задачу самолет стал делать. Не то что я — удовлетворился одним успехом и принялся адаптировать получившуюся машину под необходимые требования. Фактически то же самое, что сову на глобус пытаться натянуть. То-то Андрей Николаевич периодически посмеивался надо мной. И нет чтобы прямо сказать — Сергей, ты занимаешься фигней! Так не-ет… надо было лицом об стол повозить, вот как сейчас.
Стало и стыдно и обидно одновременно. Аж до слез. Вот и зачем он вообще тогда меня к себе взял? Поиздеваться?
— Э, Сергей, ты чего? — спросил мужчина, когда я молча развернулся и пошел прочь.
— Поздравляю, Андрей Николаевич. Отличная птичка. До свидания, — бросил я на прощание и покинул летное поле.
Настроение скакнуло вниз. И не потому, что я завидовал. Я искренне был рад за Андрея Николаевича. Но вот теперь моя роль в его конструкторском бюро мне стала совсем непонятна. Зачем я ему сдался? Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, как мне повезло при проектировании СОга. Тогда Николай Николаевич хоть и тоже не вмешивался, но я много раз обращался к нему за помощью в расчетах, и он никогда не отказывал. Буду честен с самим собой — без Поликарпова я расчет своего моноплана сделать бы не смог.
В ОКБ в тот день я так и не вернулся. И на следующий день не пошел. Может это и по-детски, но я давно уже не чувствовал себя по-настоящему взрослым. В первый год при попадании в тело Сережи старое сознание еще доминировало и влияло на поступки, но чем дальше, тем сильнее тело и окружающие брали верх. Что ни говори, а для всех вокруг я — ребенок. И относились ко мне соответствующе. В итоге я и сам стал вести себя как ребенок. И даже не заметил этого. Когда я это осознал, стало страшно. Вдруг пришло понимание, что я давно уже не пытаюсь собрать свой плеер. Забыл о желании создать первый компьютер. Вообще принял эту реальность с отсутствием технических гаджетов в повседневной жизни. Я стал просто… жить? Да — я просто живу. Стремления потихоньку уходят на задний план. Меня устраивает мое положение, а что не нравится — я стараюсь исправить. Вот как с квартирой для нас получилось. И что теперь? Так все и оставить и плыть по течению?
— А вот хрен! — процедил я, хлопнув самого себя по щекам. — Пусть что-то у меня может не получаться, но я все равно не буду стоять на месте. Чего-то не знаю? Так я еще школьник — выучу. Не получается? Буду пробовать раз за разом! Кто-то не даст идти вперед? Так человек не стенка — подвину. Пусть Андрей Николаевич наглядно показал мне, что авиаконструктор из меня не очень. Я найду место, где мои силы и знания пригодятся и будут цениться!
К Туполеву я вернулся через день. Андрей Николаевич принял меня спокойно, после чего между нами состоялся откровенный разговор. Наконец я получил ответ на вопрос, зачем меня взяли.
— Сергей, я действительно был впечатлен твоим монопланом, — говорил конструктор. — К тому же каждый раз, когда я приходил в КБ и смотрел на тебя, то один твой вид был для меня как вызов: раз уж школьник смог, то чем я хуже? Я не хотел тебя как-то уязвлять или обижать.
— Ничего, Андрей Николаевич, для меня это хороший урок получился, — улыбнулся я. — Нечего почивать на лаврах и возиться с одним и тем же. Но теперь я вас попрошу учить меня по-настоящему. И уж лучше я буду вам помогать в ваших разработках, хоть вникну в работу конструктора, как она должна проводиться. Ну и мало ли, авось какие мои мысли для вас тоже будут полезны.
Туполев широко улыбнулся и рассмеялся.
— Договорились, Сергей!
С того момента мне стали поручать стенографировать обсуждения проектов и делать чистовые зарисовки тех схем частей самолета, которые Андрей Николаевич с другими инженерами бюро набрасывал в ходе этих совещаний. Это не полноценный чертеж, а только его основа, по которой после уже и будет он создаваться.
В конце октября в нашей школе решили провести два больших турнира: по шахматам и по моей игре «герои». Шахматы очень любил Ленин, поэтому не удивительно, что они тоже пошли в народ. Да и турниры по шахматам судить легче. По «героям» до сих пор шли споры — насколько равные условия у соперников во время игры. Даже если придуманный сюжет задания полностью одинаковый, даже при одинаковых решениях, как поступить, результат может быть очень разный. И все дело в кубиках, которые необходимо выкидывать. Именно этот элемент удачи в игре и вызывал жаркие споры по поводу «равных» условий. Шахматы в этом плане были гораздо проще и понятнее.
И все же турниры проводились по обеим играм. И участвовать я решил тоже и там и там. В шахматы я играть умел, но как оказалось, не достаточно хорошо, чтобы даже выиграть школьный чемпионат. Знать правила для победы было мало. Когда девятиклассник, занимающийся шахматами уже второй год, разделал меня во втором туре как бог черепаху, поставив «детский» мат, первое что я испытал — безмерное удивление. И лишь после пришло осознание, что с шахматами получилось так же, как с самолетом Андрея Николаевича. Поверхностное знание предмета ничего не значит, когда в дело против тебя вступает настоящий профессионал.
Зато в «героях» я оторвался. С бросками кубиков мне откровенно везло, но и собственные ходы и действия после фиаско в шахматах я просчитывал очень тщательно. И даже то, что «герои» — командная игра, не уменьшило значимость победы. Мы не только выполнили задание, придуманное руководителем игры, как теперь называлась должность «гейммастера», но и сделали это без потерь, поставив рекорд по времени прохождения.
До самого ноября мир не преподносил сюрпризов. Жизнь шла своим чередом. Я учился, все еще оставался старостой класса и намерен был сохранить этот пост за собой до самого выпуска, а также набирался знаний и опыта работы под началом Туполева. Но одна статья на какое-то время выбила меня из обычного ритма жизни.
После заключения с Германией Рапальского мира в прошлом году, связь с этим государством становилась только теснее. Нет ничего удивительного, что в наших газетах в новостном разделе иногда стали печатать происходящие у союзника события. И уж мимо «пивного путча» наши журналисты пройти не смогли.
События растянулись на два дня и происходили восьмого и девятого ноября в Баварии, в известном на весь мир (уж в будущем так точно) городе Мюнхен. В эти дни национал-социалистическая немецкая рабочая партия под руководством… та-дам!.. Адольфа Гитлера провела попытку государственного переворота. Не удачную. События начались в заведении, называемом «пивной зал», что и дало позже название путчу. Поначалу у Гитлера все шло хорошо, и он даже смог взять под контроль лидеров баварского правительства. Но когда он попытался расширить географию путча и пойти «на Берлин», тут-то у него все и развалилось. Взятые под контроль лидеры при первой возможности от Гитлера сбежали, после чего подняли против него армию и полицию. И сидит теперь Адольф Алоизыч в тюрьме, осужденный на пять лет за государственную измену.
— Неужто я все же в параллельный мир попал? — шокировано прошептал я себе под нос, когда прочитал эту новость.
Гитлер — в тюрьме! Это же мечта всех, кто знает историю становления нацисткой Германии.
— Стоп! — одернул я сам себя. — Посадили его только на пять лет. Уже в двадцать восьмом году он выйдет и кто сказал, что не сможет совершить всех тех преступлений, которые я знаю? Вот бы его на десяток лет позже посадили. И не на пять лет, а на пожизненное упекли! Эх, мечты-мечты. Но надеюсь, в этом мире история только что пошла другим путем, и второй мировой войны не будет.
Газету со статьей я сохранил и положил под подушку. После чего еще неделю каждый вечер доставал ее и перечитывал вновь, словно боясь, что мне все привиделось, и статья исчезнет. Естественно если бы я кому рассказал, в чем причина моей радости, меня бы здесь не поняли. А поэтому приходилось молчать. Но пару дней улыбка не хотела сходить с моего лица, вызывая вопросы у окружающих.
Новый год встречали хоть и на новой квартире, но почти в прежнем составе. Пришли Катя с мамой и ее молодым человеком — Романом. С Владимиром у Татьяны не сложилось, но она унывать не стала и месяц назад познакомилась с бравым моряком. Правда «ходил» Роман на речных судах, но для Татьяны это был только плюс — чаще дома бывает, всегда из рейса с подарком и добычей возвращается. Даже Катя его приняла и не ругалась с мамой по поводу возможного отчима. Была и Варвара Семеновна. Новых соседей по дому звать родители побоялись. Праздник официально запрещен, а мы еще не достаточно хорошо их знаем. А вдруг сдадут нас милиции? В тюрьму не попадем, я думаю, но штраф могут назначить. Или еще как наказать.
Посидели в этот раз хорошо. Роман травил байки, от чего наши дамы хохотали. Варвара Семеновна расчувствовалась и исполнила романс. У нее оказался довольно сильный голос, глубокий. Отец рассказал несколько смешных историй, что произошли на заводе. Я постарался вспомнить анекдоты, чтобы не выделяться, и в итоге рассказал парочку из серии «собрал как-то царь русского, немца и…» Вроде зашло, и никто косо не смотрел.
Начало года казалось рутинным, но в конце января умер Ленин. Он давно болел, о чем все знали, поэтому неожиданностью это событие не стало. Однако страна все равно на несколько дней погрузилась в траур. Великий революционер ушел, свершив свое дело. Новую страну теперь будем строить уже без него.
Зима 1924 — зима 1925 года
Смерть Ленина стала знаковым событием для нашей страны. Об этом писали в каждой газете. Выступали видные деятели партии. По инициативе товарища Зиновьева съездом партии было принято решение о переименовании Петрограда в Ленинград.
«Красный Петроград — колыбель пролетарской революции. Десятки и сотни тысяч петроградских рабочих первые пошли за товарищем Лениным в огонь и составили первые железные отряды той армии, с которой Владимир Ильич Ленин победил буржуазию, — отмечалось в постановлении Съезда, подписанном его председателем Михаилом Калининым.— В Петрограде великая пролетарская революция одержала первую решающую победу. Здесь создавались первые отряды пролетарской Красной гвардии, и здесь заложена была основа Красной армии… Пусть отныне этот крупнейший центр пролетарской революции навсегда будет связан с именем величайшего из вождей пролетариата, Владимира Ильича Ленина».
На посту председателя Совета Народных Комиссаров Ленина сменил Рыков. Малоизвестная для меня фамилия. В моем прошлом мире о нем мало кто и помнит то. Только специалисты да любители истории. Я вот если бы не оказался в этом времени так и не знал бы о нем.
Еще одним следствием смерти Вождя стал так называемый «Ленинский призыв». Этим термином обозвали массовый набор в партию рабочих. Со слов моего отца, который давно уже состоял в партии, такого массового принятия в ряды партийцев не было никогда ранее. Вроде как сам Ленин был против этого, хотя и признавал, что именно рабочих в партии с каждым годом становилось все меньше и меньше. Из-за чего «пролетарской» партией она оставалась лишь по названию. Люди, что в ней состояли, все дальше и дальше отдалялись от обычных работяг.
— Почему ты так думаешь? — спросил я тогда отца.
— Так, Сергунь, товарищ Ленин об этом еще в двадцать втором году на одиннадцатом Съезде говорил.
— Так прям и сказал? — не поверил я.
— Именно так. Сказал, что в России не осталось пролетариата. Ему тогда товарищ Шляпников ехидно заявил, что «поздравляю вас с тем, что вы являетесь авангардом несуществующего класса», — процитировал отец еще одного незнакомого мне партийного функционера.
— Что значит, нет пролетариата? А мы тогда кто?
— Под пролетариатом товарищ Ленин имел в виду рабочих со стажем. Кто не менее пяти лет у станка простоял. Большинство то рабочих, которые сейчас на заводах трудятся, крестьяне бывшие. Они от партии далеки и к той революции, что в семнадцатом году свершилась, отношения не имеют.
Короче, со смертью Ленина этот «пробел» решили ускоренными темпами ликвидировать. В партию принимали почти всех, главное — чтобы на заводе каком должность имел. Если раньше требовалось знать и понимать труды, написанные Лениным, то сейчас на это не обращали внимания. Пришло огромное количество «политически неграмотных», как о них отзывались старые партийцы. А некоторые и вовсе были неграмотными в прямом смысле этого слова — даже читать-писать не умели. Мне в партию пока путь был закрыт — по возрасту не вышел. Да и не до партии мне было.
Через несколько дней тело Ленина представили обществу, и началось настоящее паломничество к умершему вождю. Я с Борькой тоже сходил посмотреть легенду. Друг так впечатлился увиденным, что нарисовал стенгазету «Ленин в гробу». За что получил похвалу от директора.
Уж не знаю, совпадение это или западные страны так ненавидели и боялись Владимира Ильича, но стоило ему умереть, и уже в феврале Великобритания признала Советский союз, а чуть позже то же самое сделала и Италия. Процесс международного признания первой страны рабочих и крестьян сдвинулся с мертвой точки.
