— Не набралось на складе их еще достаточное количество, — говорил он, созвонившись с заводом. — Они ведь от привычных отличаются. Смешать их со старыми не получится. Дом либо из них делать, либо из старых. У них еще одна проблема возникла — нет проекта дома под такой материал.
— А обычные для кирпичных домов они использовать не могут? — удивился я.
— Не знаю, не ко мне вопрос. Но раз уж ты так печешься о судьбе «твоих» кирпичей, вот сам и съезди — узнай.
Да уж, сам себе на ровном месте проблему создал. Но мне действительно стало не безразлично, пойдет ли моя идея в народ. Поэтому адрес того завода я взял и, связавшись с руководством через Семена Валерьевича, договорился о посещении в воскресенье. Поехал не один, Катя после истории с ее отцом стала моим «хвостиком» и отпускала только в ОКБ Туполева. А так мы и в школу вместе ходили и, когда я в гости к Борьке бегал, она меня сопровождала, даже на рынок за продуктами и то меня одного не отпускала. Это меня потихоньку начинало напрягать, и было второй причиной, почему я хочу для нашей семьи отдельную квартиру.
На заводе мне объяснили причину, почему под «мои» кирпичи нужен отдельный проект дома.
— Они у тебя по размеру отличаются. Шире почти на три сантиметра и длиннее на пять, — показывал мне главный технолог.
— А под обычный стандарт их почему бы не уменьшить?
— А зачем? Обычно наружные стены в два кирпича кладем, а здесь одного хватит. По размеру же он меньше, чем два обычных кирпича — экономия глины. Плюс — у тебя вот нарисованы «длинные» кирпичи, которые над проходами да над проемами окон класть следует. А ведь чтобы они держались крепко, их армировать нужно. С большим размером это делать легче.
Убедил он меня короче. Зато я понял, что точно хочу себе квартиру в кирпичном доме, построенном из «моего» изобретения. И чтобы это поскорее осуществилось, мне пришлось еще в течение месяца побегать. Сначала найти архитектора. Затем убедить его меня выслушать, а после — нарисовать с ним проект. Я схематично нарисовал трех квартирный этаж с видом сверху. Две квартиры по бокам двухкомнатные, с отдельной кухней и санузлом. И одна — однокомнатная между ними. В центре лестничная клетка со связующим квартиры коридором. Еще и балконы для каждой квартиры подрисовал. Балкон в нынешнее время — наипервейшая вещь, особенно зимой! Холодильников то у народа нет, а хранить продукты где-то надо. Это в деревнях есть подвалы, да ледники, а в городской квартире такого не сделаешь. Хорошо хоть считать прочность, количество кирпичей, водопровод да прочие тонкости буду не я. Да и не умею я этого. Зато размер комнат в квартирах я заложил хороший. Даже самая маленькая комната не намного уступает той, в которой я сейчас с родителями живу. Архитектор со мной не спорил. Как я понял, он человек не творческий, больше математик, и я ему изрядно работу облегчил.
Когда с этим было завершено, я договорился, что меня позовут на строительство первого дома из «моего» кирпича. После чего с чистой совестью вернулся к учебе и работе на Туполева.
Как сделать самолет именно для авианосца я понятия не имел. Решил отталкиваться от задач, которые ему нужно будет выполнить. И первая задача — самолет должен взлететь с ограниченной по длине полосы. Уточнил у Андрея Николаевича, какой длины разрешается взлетная полоса для разрабатываемого самолета, после чего пошел к летчикам. Мне требовалось, чтобы они летали. Много. Для начала я замерил длину посадки и взлета, которые требуются для 'ТОг"а. Решил взять его за основу будущего палубного истребителя. Сомневаюсь, что можно сделать палубный бомбардировщик — размер корабля не позволит.
Итак, после замеров длины необходимой полосы, убедился, что «ТОг» чересчур быстрый. Пилот просто не успевает затормозить раньше, чем закончится условная полоса взлетной палубы корабля. Затем перешел к практическим заданиям для пилотов. Требовалось заходить на посадку с разной скоростью, при разном направлении ветра — когда тот дул то в нос самолета, то когда дул в корму. Так я определял зависимость длины посадки от внешних условий.
Что сказать? Встречный ветер сокращал посадочную полосу метров на пятнадцать в среднем. Попутный ее удлинял. Взлетать лучше было тоже при встречном ветре — тогда отрыв происходит быстрее. Для корабля — очень важная информация, ведь его можно сориентировать по ветру, развернув судно в нужную сторону.
Но все равно длина посадки была чрезмерной. Андрей Николаевич сказал мне ориентироваться на сто метров посадочной полосы, а «ТОг» тормозил лишь на ста восьмидесяти — и это лучший результат. Обычно за двести метров выходило. Оставалось одно из двух: или уменьшать подлетную скорость, или уже работать не с самолетом, а с судном, ставя тормозную систему уже на него.
Можно было в принципе проработать оба варианта. В итоге на этом и остановился.
Уменьшения подлетной скорости я смог достичь аж двумя вариантами: в первый раз поменял двигатель самолета на менее мощный, а во второй поменял тянущий винт с моего трехлопастного на двухлопастной, какой в этом времени обычно ставили на все самолеты. А вот с тормозной системой возникла загвоздка. Я представлял, что поперек садящегося самолета на полосе должен натягиваться канат, но вот из чего он будет сделан? Как сильно он должен быть натянут, чтобы сдерживать садящийся аппарат, а не перерезать его? На каком уровне он должен быть натянут? Если натянуть повыше, то он попадет на винт и либо порвется канат от вращающихся лопастей, либо сломается винт. Если ниже, то попадет на стойки шасси. Тут главное, чтобы тогда верхняя часть самолета вперед не двинулась, когда нижняя замедляться начала. А то «клюнет» самолет и разобьется прямо посреди палубы.
Единственное что я понял в ходе работы — самолет для авианосца и сам корабль — две части одного целого. Если у нас действительно хотят создать свой авианосец, придется мне в скором времени отправляться на какую-либо верфь, чтобы скооперироваться с конструкторами корабля. Поэтому в работе я не сильно спешил. Заботы о собственной квартире и стройке съедали львиную долю моих сил и внимания.
В марте Туполев лично прошелся по коллективу, собирая взносы на создание народного гражданского воздушного флота.
— Сам товарищ Ленин первым внес шесть рублей на такое благое дело! — подзадоривал Андрей Николаевич окружающих. — Так что не жмотимся, товарищи, для всей страны стараемся. Сами же будем потом летать на закупленных самолетах.
Эти взносы были покупкой подписки на акции Российского Общества Добровольного воздушного флота — «Добролет», прародителя известного мне в будущем Аэрофлота. Фактически же можно было сказать, что по инициативе большевиков люди «скинулись» себе на флот. Самолеты покупались не из налогов, не изымались, а приобретались на такой вот причудливый сбор.
Вскоре закончился пятый класс и я смог больше времени уделить стройке. Кирпичи для двух домов были заготовлены, место под строительство определено, проекты домов утверждены, и с середины июня я уже по полдня таскал кирпичи, скрепляя их с помощью строительного раствора. Дело спорилось, и я предвкушал, как к осени уже буду въезжать в новую квартиру с отдельной только моей комнатой.
В середине лета на мой двенадцатый день рождения Андрей Николаевич сделал мне шикарный подарок — набор чертежных инструментов. Катя смогла достать клубники и сделала мне сладкий подарок, а ребята из отряда в качестве подарка целый день отработали на стройке моего дома, благодаря чему были полностью возведены стены и крыша, а также вставлены окна. Осталось лишь отделать здание внутри и можно въезжать.
Отделкой занимались уже без меня. Ребята свои дома уже тоже достроили, но без дела сидеть не стали. В августе в Москве правительство запланировало выставку — прообраз будущего ВДНХ. Подготовка к ней шла еще с момента выхода декрета ВЦИК, то есть с декабря прошлого года. Но вот наши смогли присоединиться лишь в конце июля. Я с удивлением узнал, что на выставке покажут даже «мои кирпичи».
Павильонов оказалось много. Были и тематические, и по регионам-республикам, и даже пример двух деревень: старой и новой. Видимо чтобы приезжие крестьяне смогли оценить, что хочет советская власть увидеть на территории их сел и деревень.
Первого сентября отец получил ключи от квартиры в доме, который я строил. Сама квартира двухкомнатная, строго по той планировке, которую я когда-то накидывал схематично заводскому архитектору. Располагалась она на втором этаже. Всего этажей три. Маленькая комната по размеру как две трети от нашей старой, а большая комната в квартире была, как если бы мы две наши комнаты в единое целое объединили. Еще и кухня не отделялась от остальной территории, визуально добавляя пространства.
Счастливо вдохнув запах краски и побелки, я улыбнулся и констатировал:
— Жить можно!
Осень 1923 — зима 1924 года
Переезд в новую квартиру растянулся на целую неделю. Но самым сложным оказалось не перенести вещи, а расстаться с Катей. Девчонка никак не хотела меня отпускать и всерьез собралась жить в моей комнате со мной!
— Кать, а как же твоя мама? — пытался я воззвать к голосу ее разума.
— У нее Володя есть, — отрезала пигалица, имея в виду нового ухажера матери и показывая, что не к чему мне взывать.
Но я не оставил попыток.
— Катя, она переживать будет. Она тебя любит, но понимает, что вам вдвоем тяжело. Потому и стала встречаться с Владимиром. А ты уйдешь — ей очень больно будет.
— А мне не больно? — на глазах Кати выступили слезы. — Папы больше нет. И мамы будто тоже нет! С работы придет — и сразу уходит. Хоть бы раз спросила, что у меня в школе. Что я делаю. Ей все равно! Исчезну я, она и не заметит.
— А давай проверим, — хмыкнул я в ответ. — Одну ночь у нас проведешь, и посмотрим — будет она тебя искать или нет.
Мои родители к этой идее отнеслись резко отрицательно, но я сумел их убедить провести «эксперимент». И для чистоты они не должны были ничего Татьяне говорить.
Как я и думал, уже в середине ночи к нам в дом примчалась мама Кати. Облегченно выдохнула, увидев дочь, и тут же накинулась на нее с криком и слезами. Даже выпороть хотела. Еле оттащили. Зато для девчонки лучшего примера, что она ошибается, и мать ее любит, и придумать сложно. После этого они обе ушли к себе домой, оставив наконец нас в тишине и покое… который продлился, пока Настя не проснулась, потребовав к себе внимания.
Осень началась еще одним событием — Борька тоже поступил в школу, сразу в пятый класс, оказавшись на один класс младше меня. Я-то уже в шестой пошел. У Поликарпова он занимался в основном расчетом электрики в самолете — необходимую мощность батарей, количество и размещение проводов, сбор их в общую схему. Чем дальше, тем больше авиация требовала своей электрификации. У нас в ОКБ даже шутили, что увеличение электрики в самолете — наш ответ на выполнение плана ГОЭЛРО. В целом же дела у друга шли замечательно. Кроме поступления в школу я торжественно принимал его в пионеры перед всем отрядом, на ряду еще с пятью его одноклассниками. В отряд все также допускали лишь самых лучших, поэтому и взяли не весь новый поток пятого класса. Те, кто не получил заветный красный галстук и такого же цвета пилотку, жутко завидовали счастливчикам. Условие для их приема они уже знали — подтянуть учебу, вести себя достойно, чтобы взрослые не жаловались, помогать старшим и участвовать в жизни класса.
Вокруг меня возникало все больше и больше «маркеров», с которыми ассоциируется СССР. Само название страны, пионеры вот появились, дед рассказывал, что какие-то октябрята еще были — вроде пионеров, только для младшеклассников. Может и появятся, пока их не видел и даже не слышал о таком.
Моя работа у Туполева продолжалась, но у меня было ощущение, словно я уперся в какой-то тупик. Думал, поставлю двигатель послабее — уменьшу необходимую длину разгона самолета. Дурак! Ну ведь можно же было догадаться, что чем быстрее самолет наберет скорость, тем скорее на крылья начнет действовать подъемная сила ветра. Тут не уменьшать, а увеличивать мощность надо! Либо облегчать самолет до максимума. Андрей Николаевич в мою работу не вмешивался. Иногда посмеивался, иногда смотрел с сочувствием. Но как вскоре я узнал, совсем уж на одного меня он создание палубного истребителя не оставил.
В октябре, ежась от прохладного ветра, я как обычно пришел в ОКБ. Туполева на месте не было, как и многих ребят, работавших под его руководством. Это удивило и насторожило меня. Однако вскоре я узнал, что Андрей Николаевич на летном поле проводит испытания первого собственного истребителя. Мне стало интересно, я и тут же ринулся туда.
Ходынка встретила меня тяжелыми тучами и слякотью. Сильного ветра не было, облачность хоть и стояла, но не такая, чтобы в любой момент пошел дождь, поэтому полеты были разрешены. В небе над аэродромом уже стрекотал небольшой моноплан.
— Здравствуйте, Андрей Николаевич, — поздоровался я с Туполевым, когда нашел его на поле. — А чего вы не сказали, что сегодня испытывать свою птичку будете? Вообще мне о ней ничего не рассказываете, — обиженно попенял я ему.
— Это я на воду дую, — слегка улыбнулся конструктор. — Вдруг ничего бы не вышло?
— Это ваша в небе? — спросил я, указав на единственный самолет, что сейчас закладывал вираж над полем.
— Моя.
— А чего такая маленькая? Мне же не кажется, она даже меньше нашего ТОга!
— Не кажется. Это «АНТ-1». На нем я хочу отработать некоторые конструктивные особенности, что потом можно будет применить на более совершенной модели, просто смасштабировав их. Маленький самолет построить и быстрее, и дешевле. И если чего на нем работать не будет, не так обидно ломать потом. Ну и… — тут он покосился на меня. — Тебе тоже помочь хотелось. А то мне даже стыдно было. Скинул на тебя такую серьезную задачу, и в кусты.
Только когда его «АНТ» приземлился, я понял, что Андрей Николаевич имеет в виду.
— И правда, «муравей», — хмыкнул я.