— Ну? — лаконично обронил Пашка, всё ещё от «гниды» не отошедший.
— Высмеять надо лидера, вот что. А потом и следующего. Развалить это кодло.
— Это как, интересно? — снова затянулся Пашка. — Что-то ты борзый стал, прям не узнать.
— Заманало ходить в отребье. Тебя, думаю, тоже.
— Допустим. И как ты намылился лидеров высмеивать?
— Тут вся штука в том, что они пока неуверенные все, — доверительно и со значением объявил Толик. — И им страшно. Почти как нам, я тебе говорю. Потому что они по жизни в рот Марципану заглядывали, и на том весь их авторитет держался. А теперь отчалил атаман. Если кто власть возьмёт и во главе встанет — хана нам, всё как раньше пойдёт.
— Ну так и чё ты предлагаешь? — раздавил окурок Пашка.
— Ржать, — внушительно сказал Толик. — Чё б ни вытворяли, ржать, даже если бить будут. Над подражательством ржать, над идеями, над воплощением. Я тебе говорю, другие шакалы подхватят — потому что сами в вожаки хотят, и сейчас не будет у них никакой взаимоподдержки, одна грызня. И надо с другими париями потолковать сегодня, предупредить.
— С кем? — не понял Пашка.
— Ну ты, блин… — сплюнул Толик. — С теми, кого пиздят: так понятнее?
— Прям вижу, как Лебедев ржёт над кем-то в классе.
— А вот надо стиснуть зубы и ржать, — посуровел Толик. — В этом одно спасение. С Лебедевым я сам поговорю. А ты возьми на себя Маркина и Завихренникова.
— Какое-то распределение у тебя интересное, — скривился Пашка, которому уже позарез надо было к вопросу займа переходить: вдруг не даст, и что ещё думать придётся.
— Потому что я, кроме того, с девками пошепчусь, — весомо сказал Толик. — Бабский смех — он самый обидный и унизительный.
— С тебя и начнут, — не сдержался Пашка. — Слушай, дело есть. Можешь косарь стрельнуть?
— Нехило. Это на что?
— Предки жмутся, ремонт затеяли. Нужно, короче. Выручишь?
— А ты ко мне не из-за косаря, случайно, пошёл? — недобро сощурился Толик.
У Пашки нутро знакомо скрутило в жгут. Пошлёт сейчас. Надо выруливать.
— Дурак ты, Толик! Всё деньгами меряешь. Я первым делом ещё в понедельник побазарить хотел, а тебе для мира понадобилось, чтобы Марципана вытурили.
— Ладно, не кипятись. Будет тебе косарь, на карту кину. И нормально донеси Маркину и Завихренникову, что делать. А то они того. Тугодумы. Сегодня, понял? Завтра уже начнётся, увидишь. Надо действовать слаженно.
«Насмотрелся Толик конспирологического кино», — думал Пашка, стремительно приближаясь к парку. Было уже начало шестого, а писать Пионовой со своего обоссаного аккаунта ни в коем случае нельзя.
Кишки, как завязались за гаражами, так в норму и не вернулись. Потому что было это первое Пашкино свидание. Может, и этой розу купить? Не, дорого, на кофе не хватит. Надо же и себе что-то взять, для приличия. А ну как вторую порцию попросит или пирожное какое? Тут-то косарь и выйдет с нынешними-то ценами в жральнях.
«Если не придёт Пионова, обратно отправлю бабки. И так хрен пойми, как их возвращать», — думал Пашка, а сердце подленько так сжималось. Может ведь не прийти, ещё как! Даже наверняка почти.
Но она пришла. Больше того, уже была там. Сидела на фонтане, к тому же ела пломбир на палочке. Да так, что у Пашки томительно в штанах зашевелилось. Он даже сглотнул и помедлил, но Пионова его приметила.
— Приветики! — улыбнулась она без признаков издёвки. — А у меня тут йога проходит, но мы сегодня раньше закончили. Пойдём за кофе?
— Ни в чём себе не отказывай, — пошутил Пашка, мучительно надеясь, что ему хватит Толикова косаря, исправно поступившего на карту.
Как Пашка и опасался, взяла она какой-то навороченный лавандовый раф на миндальном молоке и с корицей за триста пятьдесят рублей. Но зато отказалась от сладкого, сказала, что лучше прогуляться. Пашка чуть воспрянул, и живо наметил гулять в сторону от кофеин, куда-то лучше в глубь парка. Себе пришлось взять американо, это было самым дешёвым. Лучше только чай, но как-то не солидно.
— Ну что? — спросила Пионова, когда они прошлись уже метров на сто. — Как думаешь, пора?
— Что — пора? — опасливо уточнил Пашка.
— Представиться. Я, например, Люся, но это ты, скорее всего, знаешь.
— Павел, — выдохнул Пашка, и в горле у него пересохло. А кофе, зараза горячая, только язык обжёг.
— И чем же, Павел, привлекла я ваше молчаливое внимание? — поддразнила Пионова.
Он и правда не находил, о чём сказать: уже трижды набрал в грудь воздуха, чтобы начать про фильм, песню и даже, прости господи, хорошую погоду, но всякий раз не решался.
— Ты… очень симпотная, — выдавил Пашка, и впился взглядом в крышку кофейного стаканчика.
— Приятно, — похвалила Пионова. — Ты тоже ничего так. И глаза красивые.
Пашка вскинул на неё свои красивые глаза почти что в испуге — девки ему никогда комплиментов не говорили. Вообще никто не говорил, если уж на то пошло.
— Ты, Павел, не очень общительный, я смотрю? — не сдержалась Пионова.
Он хмыкнул и хлебнул кофе.
— Вы где были, когда вчера задымило? — пришла на помощь она. — У нас все капец как перепугались. Я вообще думала, что бомба.
