— Ну что, получилось? — спросил Ксандаш.
Ни я, ни Лексна не ответили, мы смотрели на ладонь его новой руки, которая медленно и с дрожью в пальцах сжалась в слабый кулак.
Если чему-то и можно удивляться и списывать на божественное чудо, так только то, как мало побочных эффектов получил Ксандаш от ритуала. Каждая клетка человека имеет свою форму и может стыковаться с соседней лишь строго определённым образом, так что сложить их в обратном порядке было не проще, чем собрать задом наперёд паззл, укладывая неподходящие элементы с помощью молотка. В виде подобного молотка и выступал ритуал, подгоняющий в определённых пределах мельчайшие элементы тканей человека. И пусть я пытался учесть все трудности, всё равно что-то было должно пойти очень сильно не так.
Возможно, мой пессимизм подкрепляли прошлые неудачи, когда я глупо и бестолково забыл поменять цифры на спине Ирвизов во время, казалось бы, продуманной до мелочей модификации. Ну а может просто не мог поверить, насколько удачно складывается моя жизнь: прекрасная, умная, весёлая и любимая женщина, огромное количество денег, свой дом, доступ к университетской библиотеке и восстановление старого друга Таага. И поэтому всё время ждал от судьбы какого-то подвоха.
Лексна меня успокаивала, рассказывая, что те минимальные несоответствия в регенерированных конечностях она поправила сразу, что ногу и руку магия её мужа уже полностью приняла, так что теперь даже если их вновь отрезать, то можно вновь вырастить с помощью доступной любому целителю процедуры. Что Ксандашу требуется лишь реабилитация, нужно дать мозгу и душе свыкнуться с возвращением привычных частей тела, продолжить физические тренировки, постепенно, шаг за шагом, увеличивая мощь магии до уровня, который у него был до ранения и плена, а потом и гораздо-гораздо выше. И всё равно я не мог успокоиться, поэтому мы с Кенирой перенесли пробежки с утра на вечер, таким образом прихлопнув двух мух одной мухобойкой — не только имели возможность следить за состоянием Санда, но и отправлять их с Лексной в совместный сон, ведь благословение Ирулин на их доме это сделать не могло. Я даже получил ключ от двери — Патала, которой с утра предстояло идти в школу, ложилась гораздо раньше, а значит, закрыть за нами дверь возможности не имела.
Отойти и прийти в себя после столь сложной и выматывающей операции требовалось не только Ксандашу, но и мне. И чтобы расслабиться мы с Кенирой бегали по округе, впрочем, не пренебрегая и личной безопасностью. Раз уж Таага-18 теперь наполняла элир моей подруги, то она могла помещать его в контейнер без каких-либо негативных последствий, чтобы при необходимости мгновенно извлечь наружу. Но неудачника, которому не повезло напасть на людей, защищённых големом Повелителя Чар, нам так и не подвернулось.
Как оказалось вечерние пробежки по городу, по улицам, освещённым магическими огнями, по берегу реки, в которой отражались окна домов и обе луны, действительно хорошо успокаивали и предоставляли возможность спокойных раздумий. И тем для размышлений у меня имелось немало. Пусть со мной была Кенира, с каждой ночью всё лучше осваивающая не только теорию, основы магии, но и уже способная делать не очень сложные магические структуры, и Тааг, которым я мог управлять, словно продолжением собственного тела, мне не хватало собственной магии, хотя бы на том уровне, что обеспечивали перчатки и визир в Цитадели Ашрад. Я помнил, как Эгор говорил, что освящал обе версии в храме Фаолонде, но никак не получалось понять, при чём здесь Единитель Сердец? Ведь допустить мысль, что рабовладелец испытывает ко мне хотя бы симпатию, а уж тем более привязанность или даже любовь, я не мог.
Мысли о том, что Эгор ошибся или соврал, я не допускал. Слишком уж хорошо я знал его педантичный характер и мнение о том, что ложь — удел ничтожеств и слабаков, сделавшее бы честь и жрецу Керуват. Поэтому стоило всё-таки посетить храм и расспросить жрицу Незель, с которой мы так неплохо поладили и, кажется, наладили близкий контакт. И если Незель скажет, что подобное возможно, у меня найдётся достаточно идей, как не только вернуть себе магию времён ухода из Цитадели, но и даже соорудить себе кое-что получше.
Пробегая мимо знакомой свалки, мы с Кенирой переглянулись и обменялись улыбками. Моё сердце согревало осознание, что её окончательно покинуло беспокойство о моём здоровье, и она поняла, что после напряжения ритуала моё самочувствие полностью пришло в норму. Я ускорился и рванул вперёд к дому, но Кенира лишь звонко рассмеялась, увеличила темп и оставила меня далеко позади глотать дорожную пыль. А затем мы зашли во двор, где я шутливо раскланялся скульптурам зелёного толстяка Гюнтера, его жены Брунгильды и осла Клауса, для которых Тааг по моей просьбе создал каменный постамент.
Мы с Кенирой вновь расположились на террасе, глядя на огни кораблей, звёзды и облака, подставляли разгорячённые пробежкой лица прохладному вечернему ветру, и выпили по большой кружке слабого горячего вина со специями. Затем приняли вместе душ и отправились спать, нежно сжимая друг друга в объятиях.
В нашей совместной жизни давно установилась некая рутина, не та обыденность, которая выпивает из человека все силы, отупляет и превращает в подобие механизма, а регулярная цепочка ежедневных действий, свидетельствующая о порядке и придающая ощущение почвы под ногами. После дневных забот, заснув, мы всегда занимались учёбой. Мне нравилось обучать Кениру, а она с готовностью и радостью принимала как теорию, порой безумно скучную, так и практические упражнения. Даже несмотря на силу богини, это давно должно было надоесть, но обретение магии являлось её мечтой и Кенира словно каждый урок пыталась наверстать всё то, чего была лишена почти сто земных лет своей жизни. На лекциях в местном университете мы так и не побывали, я до сих пор не знал, каким образом проходят занятия и как выглядят помещения, поэтому каждый свой урок проводил в аудиториях, привычных по учёбе на родине. Разумеется, с особенностями, присущими миру, управляемому моим сознанием: текстами и формулами, самими по себе возникающими на доске, голографическими проекциями и появляющимися в воздухе полупрозрачными окнами.
А потом мы всегда путешествовали, любили друг друга, смотрели земные фильмы, и занимались всем тем, чем занялись бы влюблённые люди, имеющие те же возможности, что и мы. Так что как только закончился сегодняшний урок, в котором я разъяснял Кенире особенности элементального преобразования сырой элир внутри ритуальных схем, мы переместились из университетской аудитории в обычный облачный мир Царства госпожи. Признаюсь, я всегда ждал с нетерпением именно этой части — пусть в прошлой жизни ни один человек в мире не мог бы меня назвать героем-любовником, но Кенира всегда будила во мне столько страсти, что позавидовал бы даже самый любвеобильный книжный персонаж.
На этот раз она просто подошла ко мне и обняла, безо всяких игр, перевоплощений и переодеваний. Кенира выглядела так мило и невинно, что этот вид мог бы обмануть кого угодно. Перед сном мы сняли реликвии Фаолонде, так что я не чувствовал её мыслей и эмоций, но опыт подсказывал, что за подобной невинностью кроется какой-то замысел. И, признаюсь, мне не терпелось узнать, что за проделку она запланировала.
Мы стояли в пушистых пружинистых облаках и страстно, даже яростно целовались, срывая друг с друга одежду, хотя в этом мире было достаточно просто пожелать ей исчезнуть. Упругие груди Кениры прижались к моему телу, а мои руки блуждали по её спине. Мне стали безразличны все игры и прелюдии, ведь в данный момент для меня существовала только она. Кенира обхватила меня ногами, а я опустил руки, удерживая её на весу за ягодицы. Подчиняясь моему неосознанному желанию, её тело стало гораздо легче: в этом мире исчезла гравитация, а мы воспарили в воздух.
Кенира положила ладони мне на голову и немного отстранилась. Я немного обеспокоенно заглянул ей в глаза, но она качнула головой, показывая, что причин для волнений нет. Я пытался налюбоваться этим лицом, тонул в глубине этих зелёных глаз, не мог оторвать взгляд от её алых полных губ, уголок которых слегка изгибался в хитрой улыбке. Несмотря на абсолютную память, я пытался запечатлеть в своём разуме каждую её черту. Она смотрела на меня с такими же любовью и обожанием, и от осознания, что меня выбрала столь восхитительная женщина, сердце просто пело.
Наконец, я не выдержал, наклонился, чтобы вжаться лицом в её грудь, ощутить эти мягкость и упругость. Моё лицо погрузилось во что-то нежное и приятное, но это оказалась вовсе не та мягкость, которую я ожидал. То, чего касались мои губы, ни коим образом не напоминало её гладкую шелковистую кожу, а были похожи, скорее, на сгущённый… туман! Я отпрянул и удивлённо уставился на Кениру. Вот только Кениры тут больше тоже не было. Передо мной, одетая в туманное и очень быстро тающее платье, теперь находилась другая женщина. Смуглая кофейного цвета кожа, серебристо-белые волосы с пробивающимися из-под них заострёнными ушами, тёмные губы и яркие золотые глаза. В своих объятиях я теперь держал никого иного, как Ирулин, свою богиню, чьи ноги обвивались вокруг моих бёдер, а туманные крылья оборачивали нас обоих ласковыми объятиями.
Сразу стало понятно поведение Кениры — все её бросаемые на меня взгляды, хитрые улыбки, деланная серьёзность и нарочито спокойное поведение. Я догадывался, что она что-то задумывает, но такое не мог представить даже в самых безумных фантазиях!
Я чувствовал, что происходящее — настоящее святотатство, что на этот раз Кенира действительно перешагнула черту. Мне стоило её оттолкнуть, обругать, указать на границы дозволенного, но… но я не мог. Мой дисциплинированный и модифицированный разум дал сбой, ушёл в перезагрузку, уступив место чистым эмоциям. И где-то на краю сознания я ощутил радость, что на нас нет кулонов, а значит, Кенира не сможет узнать, что в этот момент я вижу не её, надевшую, словно костюм, чужую личину, а совсем другую женщину, к которой тоже испытываю сильнейшие чувства.
Я всё ещё колебался, застыв в полном параличе, неспособный даже пошевелиться. Но женщина в моих объятиях лишь звонко засмеялась и сказала чарующим божественным голосом:
— Твоё тело гораздо честнее, чем твой разум! Оно не стесняется показать, насколько тебе всё нравится!
— Я… мне… ты… — потеряв любую возможность связной речи, я попытался что-то сказать, возразить, прекратить, но у меня не хватало не только слов, но и сил сказать «нет».
— Так иди же к своей богине, мой паладин!
Я слабый человек, ведомый страстями и желаниями, поэтому выдержать такого больше не смог. Мои руки сами сомкнулись, притягивая её к себе, а губы, словно в наваждении прильнули к её губам. Туманное платье богини бесследно растворилось клочками дыма, и вся та рациональность, весь разум, за который я так дорого заплатил и которым так сильно гордился, исчезли, смытые волнами желания и обжигающей страсти.
Как оказалось, отсутствие гравитации прекрасно компенсировало нашу разницу в росте, к тому же, какие новые горизонты и возможности предоставляет невесомость мы с Кенирой выяснили давно. Впрочем, мягкие облака, чья конфигурация подчинялась малейшему желанию, компенсировали высокий рост Ирулин не в меньшей степени.
Время сна — самое растяжимое из растяжимых понятий, но теперь я не смог бы его оценить даже приблизительно. Впрочем, такого желания у меня и не возникло. Я потерялся и в пространстве, и во времени, сознание просто отказывалось регистрировать хоть что-то, кроме прекрасной женщины в моих руках и ярких вспышек удовольствия.
И когда одна из подобных вспышек приблизилась снова, я случайно поднял глаза и пришёл в неописуемый ужас. Раскинув за спиной туманные крылья, как неподалёку он нас, так и где-то вдали, гигантской фигурой над горизонтом, возвышалась прекрасная женщина. Точная копия той, что сейчас стояла передо мной, наклонившись вперёд и опираясь руками на высокий валик из облаков.
Мне хотелось отпрянуть, отскочить, оказаться где угодно, только не здесь. Но тело не слушалось, ладони словно сами по себе сильнее сжали лежащую в них грудь, а бёдра задвигались ещё быстрее, пока весь мир не утонул во вспышке ярчайшей сверхновой. И я прекрасно прочувствовал, что этот взрыв поглотил не меня одного.
Разум возвращался: медленно, но безжалостно и неуклонно. На него накатывало осознание совершённого святотатства, душу омывали холодные волны леденящего ужаса. Я понял, что стою перед богиней совершенно обнажённый, поэтому судорожным спазмом сознания вернул себе одежду. Кенира уставилась на богиню такими же испуганными глазами. Она тоже вернула собственный облик, но про одежду, похоже забыла. И если бы не вся серьёзность ситуации, мои глаза смогли бы насладиться открывшимся им восхитительным зрелищем.
Я рухнул на колено и потупил взгляд, пытаясь скрыть пылающие щёки. Кенира опустилась рядом со мной. Ирулин медленно и величественно подошла к нам, наклонилась, и приподняла указательными пальцами наши подбородки. Повинуясь жесту, мы встали на ноги.
— Я не… Мне не… Госпожа… — безуспешно попытался я выдавить из себя хоть какие-то оправдания. Но ничего в голову не приходило, ведь прощения мне не было.
— Госпожа, — сказала Кенира, — простите. Мне показалось, я подумала… Тогда, ну в прошлый раз вы сказали… То есть это я сказала, но вы… Вы так прекрасны, что я…
Ирулин рассмеялась. В этом смехе не было ничего, кроме яркого солнечного веселья и чистой искренней любви.
— Тогда, дитя, я сказала, что твоё желание мне льстит, — ответила она. — Ничего не изменилось, это правда и тогда, и сейчас. Вот только в тот момент я и сама не представляла последствий своих слов.
— Простите, госпожа! — сказал я, наконец, собравшись силами. — Хотя знаю, что мне нет оправданий.
— Я не прощу тебя, мой паладин, — сказала Ирулин, и моё сердце рухнуло в бездну. — Потому что никакого проступка, требующего прощения, ты не совершил. И ты, Кенира…
— Да, госпожа!
— Пока что ты не полностью осознаёшь суть произошедшего. Это поправимо. Закрой глаза. Прислушайся к себе.
Кенира подчинилась. Она стояла, закрыв глаза, пока её рот не приоткрылся, а на лице не застыла гримаса полного изумления.
— Я… я чувствую! Я ощущаю, будто вы, словно я… Госпожа!
— Да. Пусть я и сама не могла представить, что всё обернётся таким образом, — сказала Ирулин, — но в итоге всё закономерно. Сон — моё Царство, так что, воспользовавшись моим Правом, ты стала проводником моей силы. На мгновение ты стала мной и коснулась божественного.
Я мотнул головой, попытавшись очистить голову, и понять, что же всё это значит. Заметив это движение, богиня перевела взгляд и заглянула мне в глаза. Вспомнив, чем только что занимался с обладательницей точно таких же глаз, лица и тела, я густо покраснел.
— Мой паладин, — сказала богиня, — ты заботился о Кенире Валсар, прекрасной женщине, с которой тебя случайно свела судьба. С этого же дня позаботься о Кенире Валсар, моей новой верховной жрице.
* * *
Если раньше с помощью реликвии я ощущал Кениру как сгусток теплоты, любви и заботы, то теперь к этим чувствам добавилось нечто новое. Ощущение неслышимой музыки, невидимого солнечного света, непередаваемое чувство гармонии и сродства. Каким-то неописуемым образом я понимал, что теперь она тоже принадлежит богине, что стала проводником её силы и воли, точно таким же, каким являюсь и я. Нет, я не начал ощущать Кениру слабой копией Ирулин, но между ними появилось очень много общего.
Несмотря на то, что произошедшее во сне нас обоих выбило из колеи — и я имею в виду не возведение Кениры в сан, а события им предшествующие — мы оба были рады. Рады, что у той, которой мы верно служим, увеличилось число священников, рады, что это позволяло как-то помочь нашей госпоже, прочнее связать с реальным миром. Вот только по молчаливому уговору в неё Кенира больше во снах не превращалась.
Мне казалось, что случившееся возведёт между нами двумя барьер, породит какую-то неловкость. Но ничего подобного не произошло: стоило нашим глазам встретиться — мы начинали краснеть и мелко хихикать, словно нашкодившие подростки. Реликвии Фаолонде тоже помогали, не позволяя возникать каким-то сомнениям и недопониманию, так что мы поразительно быстро и без последствий прошли через столь смущающий инцидент и продолжили заниматься учёбой, тренировками как магическими, так и физическими.
— Зато теперь мы знаем, как можно возводить в сан! — сказала Кенира, хихикая.
Её руки ловко орудовали ножом, нарезая местный жёлтый вариант помидоров на тонкие ломтики.
— Я бы предпочёл этого не делать, — ответил я.
Моей задачей было нарезать грибы и накрошить зелень, но я жульничал, пустив на исполнения лишь часть сознания.
— Врёшь! — рассмеялась она. — Не забывай, я знаю, что ты чувствуешь!
