Черт возьми. Я не могу смотреть.
Развернувшись, я хватаюсь за прутья своей клетки, с трудом дыша, пытаясь отгородиться от аукциона позади меня. Слезы наворачиваются на глаза, когда все это становится слишком реальным. Мной торгуют — продают высококлассному покупателю, чтобы тот делал со мной все, что ему заблагорассудится.
Я прижимаюсь головой к решетке, чувствуя, как надвигается приступ паники, когда я заставляю себя делать медленные, глубокие вдохи. Мысль о том, что эти монстры смакуют мои слезы, вызывает у меня тошноту. Мне нужно быть сильнее этого. Я не могу позволить им сломать меня.
Первая девушка уходит чуть меньше чем за два миллиона долларов, и когда аукционист произносит слово — продано, я слышу, как девушка издает болезненный всхлип. Зная, что я ни черта не могу сделать, чтобы помочь ей, я даже не потрудилась обернуться, чтобы найти покупателя или взглянуть ей в лицо. Все, что от этого останется — это кошмары по ночам.
По моей щеке скатывается слеза, когда аукционист переходит ко второй девушке, Бриттани, и мои руки, сжимающие решетку, сильно трясутся, зная, что я следующая. Начинаются торги, и когда я подхожу, чтобы вытереть слезы, я чувствую на себе чей-то пристальный взгляд.
Это напряженно, и я поднимаю свой заплаканный взгляд в дальний конец зала, и прямо там, глубоко в самом темном углу, вдали от участников торгов, я нахожу человека, скрытого тенью. Он высокий, со смуглыми чертами лица, возможно, средиземноморского типа. С такого расстояния трудно сказать. Все, что я знаю, это то, что в нем есть что-то опасное, что-то, что предупреждает меня бежать в противоположном направлении.
Эти темные, пронзительные глаза, кажется, проникают прямо сквозь меня, захватывая мой взгляд и удерживая его в заложниках. Он слишком далеко, чтобы поддерживать беседу, но даже на таком расстоянии тишина между нами оглушает.
Мое сердце бешено колотится, а он отказывается отводить взгляд, напряжение растет с каждой секундой. Он не пытается смотреть на мое тело, не пытается оценить, какую борьбу я буду вести в постели. Он просто смотрит на меня своими смертоносными черными глазами.
Имя Мисти разносится по помещению, и мои глаза расширяются от страха. Оторвав взгляд от пугающего незнакомца в тени, я резко оборачиваюсь, мой взгляд прикован к аукционисту.
Мужчины пялятся на меня со всех концов комнаты, и мои ноги дрожат, когда я пытаюсь устоять на месте.
— Я слышу пятьсот тысяч? — спросила я.
Старый ублюдок со сломанным носом маниакально ухмыляется и поднимает руку.
— Пятьсот тысяч. Вот здесь.
Черт.
Желчь подступает к моему горлу, и если бы не мое явное желание выбраться отсюда, я бы позволила ей вырваться наружу.
— Шестьсот, — раздается с другого конца комнаты, и мои глаза бегают туда-сюда, пытаясь отследить, кто сколько предлагает.
— Семь.
— Я возьму эту сучку за восемь, — рычит парень со сломанным носом, его темный пристальный взгляд снова возвращается ко мне.
Идиотская ухмылка расползается по его окровавленному лицу, безмолвно говоря мне, что он доведет это дело до конца, просто чтобы быть тем, кто получит удовольствие прикончить меня.
Мой желудок сжимается с каждой новой заявкой, и я смотрю широко раскрытыми глазами, замечая множество извращенных мужчин, которые не сводят своих больных взглядов с моего тела. Интересно, сколько для них стоит заставить меня подчиниться.
— Девятьсот.
— Миллион, — бросает в ответ Сломанный Нос, уверенность в его тоне вызывает у меня желание вырвать ему яйца через горло и задушить ими.
— Миллион сто.
— Миллион двести.
Каждое новое предложение имеет вкус яда на моем языке, и я внимательно наблюдаю за парнем со сломанным носом, когда в его взгляде появляется сомнение. Он почти на пределе, и это доказывается лишь мгновением позже, когда он снова поднимает руку.
— Миллион двести пятьдесят.
Аукционист качает головой.
— Половины ставок нет, сэр. Вы можете дать мне миллион триста?
— Миллион двести пятьдесят, — возражает Сломанный Нос.
— Вы знаете правила моего аукциона. Я принимаю миллион триста. В противном случае откланивайтесь и освободите место для настоящих претендентов.
Сломанный Нос сжимает челюсть и оглядывается на меня. Просто чтобы посыпать рану солью, я поднимаю руку к основанию своего горла, провожу по нему большим пальцем и показываю, как быстро я прикончу его, если он победит. Он прищуривается, затем поднимает руку.
— Миллион триста.
Аукционист кивает.
— Добро пожаловать обратно на вечеринку, — говорит он, прежде чем оглядеть толпу. — Я слышу миллион четыреста?
— Прямо здесь, — говорит новый участник торгов, поднимая руку, отчего глаза Сломанного Носа возмущенно расширяются, а лицо краснеет от ярости.
Цифры продолжают расти, и я поворачиваюсь в своей клетке, хватаюсь за прутья и прислоняюсь к ним головой, больше не заботясь о том, кто победит. Все то же самое. Пойду ли я к Сломанному Носу или к какому-нибудь другому мудаку, все они будут относиться ко мне одинаково. Я буду призом. Чем-то, что нужно уничтожить. Собственностью, которая будет использована.
Рядом с моей клеткой падает тень, и я поднимаю голову от прутьев и обнаруживаю, что прямо на меня смотрит напряженный, странный мужчина, которого я видела раньше. Его пристальный взгляд прищуривается, и я поражаюсь тому, насколько темны его глаза на самом деле. Это как смотреть в две глубокие ямы ада, которые манят меня туда. У меня нет никаких сомнений, что этот человек — дьявол.
Он отводит взгляд, и я прерывисто выдыхаю, мои руки все еще дрожат, вцепившись в решетку. Как будто одного его взгляда достаточно, чтобы держать меня в плену. Этот человек хуже, чем я могла подумать. Вид его так близко пробирает меня до костей.
Он делает всего один шаг мимо моей клетки, и я наблюдаю, как мужчины вокруг него нерешительно отходят, их острые взгляды быстро сменяются беспокойством. Мужчина поднимает голову и смотрит прямо на аукциониста.
— Она моя, — говорит он с глубоким румынским акцентом.
