Сломанный Нос сжимает челюсть и оглядывается на меня. Просто чтобы посыпать рану солью, я поднимаю руку к основанию своего горла, провожу по нему большим пальцем и показываю, как быстро я прикончу его, если он победит. Он прищуривается, затем поднимает руку.

— Миллион триста.

Аукционист кивает.

— Добро пожаловать обратно на вечеринку, — говорит он, прежде чем оглядеть толпу. — Я слышу миллион четыреста?

— Прямо здесь, — говорит новый участник торгов, поднимая руку, отчего глаза Сломанного Носа возмущенно расширяются, а лицо краснеет от ярости.

Цифры продолжают расти, и я поворачиваюсь в своей клетке, хватаюсь за прутья и прислоняюсь к ним головой, больше не заботясь о том, кто победит. Все то же самое. Пойду ли я к Сломанному Носу или к какому-нибудь другому мудаку, все они будут относиться ко мне одинаково. Я буду призом. Чем-то, что нужно уничтожить. Собственностью, которая будет использована.

Рядом с моей клеткой падает тень, и я поднимаю голову от прутьев и обнаруживаю, что прямо на меня смотрит напряженный, странный мужчина, которого я видела раньше. Его пристальный взгляд прищуривается, и я поражаюсь тому, насколько темны его глаза на самом деле. Это как смотреть в две глубокие ямы ада, которые манят меня туда. У меня нет никаких сомнений, что этот человек — дьявол.

Он отводит взгляд, и я прерывисто выдыхаю, мои руки все еще дрожат, вцепившись в решетку. Как будто одного его взгляда достаточно, чтобы держать меня в плену. Этот человек хуже, чем я могла подумать. Вид его так близко пробирает меня до костей.

Он делает всего один шаг мимо моей клетки, и я наблюдаю, как мужчины вокруг него нерешительно отходят, их острые взгляды быстро сменяются беспокойством. Мужчина поднимает голову и смотрит прямо на аукциониста.

— Она моя, — говорит он с глубоким румынским акцентом.

Аукционист запинается, его глаза расширяются, когда все оборачиваются, чтобы посмотреть на этого странного, наводящего ужас человека. Я наблюдаю, как аукционист бросает взгляд на кусок дерьма, управляющий этим шоу, явно потрясенный присутствием новичка. Человек, который схватил меня на улице и устроил все это, опускает взгляд на мою клетку, оглядывает меня, прежде чем обратить свой острый взгляд на этого румынского кошмара.

— Мы можем договориться наедине, — говорит он.

Я понимаю, что каждый человек на этом гребаном подземном складе точно знает, кто этот человек. И тот факт, что он проявил ко мне интерес — это своего рода большое дело — я просто хотела бы знать, почему.

— Нет, — говорит ужасающий мужчина с сильным акцентом, пробуждающим что-то потерянное глубоко во мне. — Я сказал, что она моя. Я заберу ее прямо сейчас.

Моя спина ударяется о решетку, и я понимаю, что отступала, чтобы увеличить дистанцию между мной и моим новым владельцем. Хотя официально еще ничего не согласовано, я без сомнения знаю, что этот человек получит то, что он хочет.

— О... ладно, — говорит торговец-кусок дерьма, наблюдая, как румын прищуривает глаза, от этого зрелища у меня дрожат колени. — Твоя. Она твоя.

— Так я и думал, — бормочет он, прежде чем снова взглянуть на мою клетку, на этот раз позволяя своему взгляду путешествовать по моему телу.

Он начинает с моей головы, изучая каждый дюйм моего тела. Мягкий завиток моих светлых волос, изящный изгиб моей спины, мои сиськи и талию, вплоть до того, как мои лодыжки удерживают меня на этих нелепых черных каблуках.

В его глазах вспыхивает одобрение, заставляя мой желудок сжаться, и я нерешительно делаю шаг вперед, в центр своей клетки, мои глаза твердо прикованы к его. Как и раньше, я не могу отвести взгляд. Я задерживаю дыхание, с каждой секундой эта связь становится все более интенсивной, все более порочной и все более ужасающей.

Словно по сигналу, в дверях моей клетки появляется здоровенный охранник со Сломанным носом, и я отрываю взгляд от моего нового румынского похитителя. Охранник, который так небрежно пренебрег моей жизнью, теперь смотрит на меня с такой жалостью, что это почти разрывает меня в клочья.

— Да смилуется Господь над твоей душой, — бормочет он, встречая мой пристальный взгляд, вставляя ключ в замок и открывая дверь, его взгляд наполнен тьмой.

Страх пульсирует в моих венах. Всего час назад этот человек был более чем счастлив позволить какому-то мудаку купить меня, тратить свое время на издевательства и уничтожение меня, не заботясь ни о чем на свете. Ему было все равно, выживу я или умру. Но теперь, когда этот румын объявил меня своей собственностью, это каким-то образом дает ему основания опасаться за мою душу?

Черт.

Дверца клетки распахивается, и я ловлю себя на том, что оглядываюсь на аукциониста и вижу в его глазах ту же жалость. Черт возьми, Сломанный Нос даже не пытается сопротивляться.

Румынский чувак ловит мой пристальный взгляд, и от того, как его глаза впиваются в мои, у меня мурашки бегут по коже.

— Иди ко мне, — говорит он с сильным акцентом, его слова проникают глубоко в мою грудь, как мучительный приказ, призывая меня к нерушимому повиновению.

Я с трудом сглатываю, когда на складе воцаряется леденящая душу тишина, все глаза в комнате наблюдают, как я, пошатываясь, выхожу из своей клетки, как стучат мои каблуки по забрызганному кровью бетону.

Я делаю один шаг, затем другой, каждое устрашающее движение приближает меня к моему неоспоримому концу.

Чего этому мужчине от меня нужно? Кто, черт возьми, он такой, чтобы входить в комнату, заполненную подобными мужчинами, и командовать властью таким жестоким, выбивающим из колеи способом?

Мое сердце колотится, а ладони потеют, но его призрачный взгляд притягивает меня, пока я не оказываюсь прямо перед ним, дрожа всем телом от беспокойства.

— Пойми меня сейчас, — говорит он, его голос такой тихий, но каким-то образом слышный всему складу. — Ты моя. Ты принадлежишь мне. Тебе некуда убежать или спрятаться. Спасения нет. Никакой свободы. Никакой отсрочки. Если ты будешь следовать моим правилам, жизнь со мной покажется тебе вполне удовлетворительной, даже комфортной. Если ты этого не сделаешь, если ты откажешь мне, ты будешь проводить каждый час бодрствования, желая смерти. Это ясно?

Тяжело сглатывая, я заставляю себя не сдаться и киваю головой, без сомнения зная, что он имеет в виду каждое сказанное им слово. Ужас душит меня, и я пытаюсь выдавить слова сквозь давящий на меня страх.

— Да, я понимаю.

Эти темные глаза сверкают, отказываясь разрывать взгляд.

— Как тебя зовут?

— Кьяра, — говорю я ему, его рост и грубые габариты ошеломляют меня. — Кьяра Мэтьюз.

— Это будет последний раз, когда ты слышишь имя Кьяра Мэтьюз. Ее больше не существует, — говорит он, лишая меня личности всего лишь сильным румынским акцентом. — Забудь свою старую жизнь, вычеркни ее из своей памяти. Твои друзья, твоя семья, учеба или работа. Теперь твой мир вращается вокруг меня. Ты обслуживаешь только меня. Каждая моя воля и пожелание будут твоим единственным приоритетом.

Черт.

Я киваю, тяжесть на моих плечах заставляет меня чувствовать себя меньше, чем когда-либо прежде. Я не могу не задаться вопросом, есть ли у этого мудака склонность к отцовству, но я думаю, что это может быть нечто большее. Он не ищет какую-то шлюху, которая называла бы его папочкой и вела бы себя как соплячка. Этот мужчина хочет полного подчинения, и я не имею в виду подчинение типа Пятидесяти оттенков. Я говорю о настоящем паршивом дерьме.

Этот мужчина хочет полной собственности. Он хочет лишить меня моей личности до такой степени, что мой мир больше не будет существовать. Мое имя будет стерто из публичных записей, моя жизнь будет стерта с лица земли. Те, кто когда-то знал меня, будут вынуждены усомниться, была ли я когда-либо на самом деле там. Мои друзья, моя работа, моя жизнь... Все это ушло, вот так просто.

Он смотрит на меня еще несколько секунд, ожидая осмелюсь ли я оспорить его слова, но, хотя у меня может быть склонность болтать без умолку, я не гребаный дура. Я знаю, когда спорить, а когда отступать.

Одобряя мое молчание, он коротко кивает.

— Следуй за мной.

Не говоря больше ни слова, высокий незнакомец разворачивается на каблуках и направляется к выходу, все глаза в комнате наблюдают за ним со страшной опаской. Он не удосуживается оглянуться на меня. Он просто ожидает, что я выполню каждое его требование, и это именно то, что я делаю. Оставаясь на его стороне, я воодушевляюсь мыслью о том, что наконец-то выйду за пределы этого порочного склада.

Мы поднимаемся по лестнице, и когда мы достигаем верха, чтобы найти дородного охранника, я не могу не встретиться с ним взглядом. В нем все еще столько жалости, что я вынуждена отвести взгляд. Охранник открывает дверь, и я ожидаю, что мой похититель войдет прямо в нее. Но когда он останавливается и машет мне рукой, пропуская вперед, это застает меня врасплох. Доверяя своей ситуации достаточно, чтобы знать, что в ближайшие несколько секунд ничего не произойдет, я нерешительно прохожу мимо него и переступаю порог.

Его рука опускается на мою поясницу, направляя меня к двери, как сделал бы любой джентльмен, и моя спина напрягается от его прикосновения, по коже пробегает дрожь. Пытаясь не обращать на это внимания, я выхожу в холодную зимнюю ночь, леденящий ветер пробирает до костей.

Быстро оглядевшись по сторонам, я оцениваю обстановку и нахожу нас в том, что выглядит как заброшенная промышленная зона. Каждый разбитый уличный фонарь и ветхое здание выглядят так же жалко, как и я.

Мой взгляд останавливается на черном внедорожнике с затемненными стеклами, припаркованном прямо у двери, словно ожидая меня. Я шагаю к нему, мой взгляд перемещается слева направо, ожидая любого шанса сбежать.

— Ты не хочешь узнать, что тебя ждет, если попытаешься убежать от меня, — предупреждает он, садясь рядом со мной и берясь за ручку двери внедорожника.

Проглатывая комок в горле, я бросаю на него робкий взгляд, пока он придерживает дверь.