Я выпустил братца. Тот, показав язык, рванул в комнату. Макс уже разулся и тоже прошел в зал. В общем, вроде бы, спустя несколько часов веселья, наступили тишина и покой. Так подумалось мне. Но…
Мы только уселись на диван, в ожидании обещанного чая, как опять появилась родительница с вопросом:
— Ребят, а где вазочка, в которую я наливаю варенье обычно? Ну та, которую мне тетя Софа подарила. Настоящая, хрустальная. Точно помню, ставила ее в обычное место. Это ведь память.
Илья, который только собрался выйти из спальни, чтоб проверить, чем нас будут кормить, потому что жрать он хотел всегда, везде и в любое время суток, моментально сдал назад и даже для верности прикрыл дверь.
Следующие полчаса прошли в процессе выяснения обстоятельств пропажи вазочки. Мы коллективно пристали к Илюхе с вопросом, не он ли что-то сделал с вазочкой. Даже Макс подключился.
Илюха всё отрицал, но как-то подозрительно настойчиво. Даже мать, искренне верящая во все его сказки, начала сомневаться с невиновности младшего сына. Однако, чего Илюхе не занимать, так это наглости. Мне кажется даже если его застукать на месте преступления, он все равно будет доказывать, что ни в чем не виноват. Причем, доказывать с возмущением и криками о то, как тяжело быть младшим ребенком в семье.
В общем, следствие грозило зайти в тупик, мать выглядела расстроенной из-за вазочки и вранья Илюши, а мне сильно хотелось чего-нибудь съесть. Поэтому я решил пойти на хитрость.
— Илюха, если ты признаешься, что сделал с вазочкой, я дам тебе три рубля.
Выражение лица младшего брата в одну секунду изменилось. Просто три рубля сейчас это — очень, очень хорошая сумма. А для мелкого пацана — фантастическая.
— Оттуда у тебя три рубля? — Спросил он, прищурившись.
— Действительно, Алексей. — Мать даже отвлеклась от своей драгоценной вазочки.
— Собирал. Ну! — Я тряхнул легонько Илюшу за плечо. — Где вазочка? Признавайся.
— Прям три рубля дашь? — Уточнил братец с недоверием.
— Да! Говори уже!
Конечно, никому ничего я давать не собирался. Вот еще. Просто хотелось выяснить правду, найти эту вазочку и уже спокойно поесть.
— Я ее разбил. — Тут же выдал Илюха.
— Как разбил⁈ — Ахнула мать, прижав ладошку к кубам. — А куда же ты дел осколки?
— Взял совок и веник, собрал их и выкинул, чтоб вы с Лехой не узнали. Гони три рубля!
Илюша протянул руку и несколько раз ею тряхнул. Естественно, его последняя фраза предназначалась мне, а не родительнице.
Только я собрался сказать братцу, что он идиот, если думает, будто за двойной косяк его вознаградят, как в дверь позвонили.
— Всем стоять! Ничего не делать! — Повысив голос, велела матушка. — А лучше вообще не двигаться.
Она выскочил в прихожую и через секунду мы услышали громкий голос той самой Алевтины Степановны.
— Галина, вот, держи. Это твоя вазочка. Я ее сразу признала. Смотрю, Илья через окно с этим… со Славиком разговаривает. Который из пятого подъезда. Подошла ближе, а они, ироды-малолетние, решают, как в поход пойдут. Золото добывать. И твой оболтус вазочку, значит, Славику сует. Иди, говорит, на толкучку, обменяй на тушенку. Сообразительные, вишь какие.
— Ты что, придурок малолетний, развести всех хотел? — Я медленно повернулся в сторону братца и сделал шаг.
— А-а-а-а-а! Помогите! Леха в тюрьме с ума сошел! — Заорал Илюша и одним прыжком метнулся к спальне, собираясь, видимо, там закрыться.
— Ну все. Мандец тебе. — С чувством высказался я и бросился следом за ним.
— Что это? Что это, я тебя спрашиваю⁈ Кто это вообще?
7"Б" замер, затаив дыхание. Потому что ответ на данный вопрос мог быть каким угодно. Рисковать, высказывая свое мнение, никто не торопился. К тому же учитель ИЗО смотрел в этот момент конкретно на Лукину. Вот она пусть и отдувается.
— Где? — Спросила Настя, а потом на всякий случай втянула голову в плечи.
Кирпич, который с выражением вселенской скорби на лице застыл рядом с ней, конечно, драться бы не стал. Он же не идиот. К тому же — педагог. Правда, справедливости ради, надо отметить, что встречались и такие учителя, от которых указкой нехило прилетало. Но Кирпич вроде совсем уж психом не был. Хотя… Иногда его поведение на такую мысль наталкивало. Как сейчас, например.
— Это! — Он снова постучал пальцем по альбому Насти.
Лукина тяжело вздохнула, но промолчала.
Петр Сергеевич схватил ее рисунок и повернул его лицевой стороной к классу:
— На что это похоже? А? Кто мне скажет?
— Ну так-то… На корову похоже, только без рогов. Хорошая корова. Красивая. — Несмело заступился за одноклассницу Демидов.
— Это лошадь. — Тут же возмущенно вскинулась Лукина.
— Лошадь. Все услышали? Лошадь. — Учитель рисования шлепнул альбом обратно на парту, развел руками и покачал головой с удручённым видом. — Мы тысячу раз разбирали структуру животных. У твоей лошади круп, я извиняюсь, в два раза больше, чем голова! Это что, лошадь, которая, я извиняюсь вместо головы думает и ест…
Кирпич, видимо, хотел закончить гневную речь словом «жопа», но педагогическая этика взяла все-таки верх над злостью.
— И почему она у тебя плоская, позволь узнать? Свето-тень для кого придумали? Для меня? Сколько раз говорить, в мире нет плоских вещей. Даже если вы возьмете лист бумаги, он все равно будет в различных местах разным. Потому что с одной стороны на него падает свет! А с другой — тень!
— Ну все. Понеслось. — Тихо высказался Макс. — Слушай, он помешан на своем изо. Такое чувство, что нам всем после школы в ходожники идти. Он сейчас этой лошадью Лукину до инсульта доведёт.
