— Я предлагал Катерине вернуться, — сказал отец, — но она не захотела. Не смогла жить так, как будто ничего не случилось.

— Да, мама такая, — согласилась я.

— Что вспоминать, если ничего нельзя поправить, — сказал отец. — Иди, доча, в дом, помоги Тане с чаем.

Татьяна сидела у стола, утомленно сложив руки на полном животе.

— Танюша, извини, мы тебя тут одну бросили, — сказала я виновато.

— Вот еще придумала, — отмахнулась она. — Разве я не понимаю, что тебе надо с отцом поговорить.

Войдя к себе в дом, я споткнулась о брошенный веник и на меня тут же навалилась тоска. Совершенно не хотелось заканчивать уборку и еще меньше — идти на работу. Я посмотрела в зеркало. Боже, ну и видок! Бледная как поганка, волосы висят сосульками, под глазами темные круги — в общем, полный кошмар.

Я достала из шкафа свежее полотенце, новый комплект кружевного белья и ринулась в душевую. Шампунь пенился, из душа в полную силу хлестала вода, я ожесточенно терла кожу губкой, словно можно было содрать с себя настроение трех последних дней. Отмывшись, я придирчиво обследовала свой не слишком обширный гардероб, выбрала самую короткую юбку и самый смелый топик. Наложила косметику и снова подошла к большому зеркалу. Результат мне не понравился — на меня смотрела размалеванная шлюха, пришлось умыться и сменить юбочку на летние брючки. Теперь можно было показываться людям без риска напугать их до полусмерти.

Я отправилась в ближайшую парикмахерскую и, сев после некоторого ожидания в кресло, попросила лилововолосую мастерицу:

— Под Хакамаду, пожалуйста.

Девушка хихикнула и быстро защелкала ножницами, на пол посыпались длинные русые пряди. Через каких-нибудь полчаса я стала неузнаваема.

Когда я появилась в отделе печатной продукции, Елена Степановна внимательно меня оглядела и сказала:

— Вы прекрасно выглядите, Оля.

Она, оказывается, очень меня ждала. Писатель В.М. Скоков принес-таки свой второй роман и опять просил сделать побыстрее. Я обещала.

Новая вещь называлась интригующе: «Давай угоним БТР». Действие, судя по всему, разворачивалось в той же воинской части, но это оказался не детектив, как я ожидала, а авантюрная история злоключений сержанта-десантника, который решил «одолжить» БТР, чтобы покатать свою девушку, любительницу острых ощущений. Я сильно подозревала, что прообразом места действия служит бригада ВДВ, дислоцированная на окраине Энска, и что автор имеет к ней прямое отношение.

До вечера я с тупой методичностью стучала по клавиатуре. От этого занятия меня оторвал приход Бориса.

— Привет, Ольга, — сказал сосед. — Как дела?

— Восторг, — ответила я. — Боря, ты меня любишь?

У Бориса от удивления смешно поднялись брови:

— Конечно, Оленька.

— Докажи!

— Как именно прикажешь доказать? — с подозрением в голосе осведомился Борис.

— Напои меня своим кофе.

— А-а… Это я могу.

— А ты о чем подумал? — невинно спросила я.

— Язва, — с чувством сказал Борис.

— Черный маг.

— Мышь компьютерная.

— Жалкий предатель.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты Олегу отцовский адрес дал?

— Я, — кивнул Борис. — Виноват, не смог отказать человеку в крайне тяжелом моральном состоянии. Что у вас случилось?

— А он не сказал?

Борис отрицательно покачал головой. Я кратко обрисовала ситуацию.

— Идиотизм, — пробормотал Борис. — И принесла же тебя нелегкая именно в тот самый момент…

— По-твоему, было бы лучше, если бы я так и осталась в неведении как полная дура?

— Конечно. То, о чем ты не знаешь, для тебя не существует.

— Очень здравое суждение, — сердито сказала я. — Значит, пусть спит с каждой встречной девкой, лишь бы не попадался, так что ли?

— Оля, я не оправдываю его поступок, но не казнить же за это.

— Нет, по головке гладить! — рявкнула я.

— Ну-ну, успокойся. Пойдем ко мне.

Забавно, я одинаково привязана и к Алене, и к Борису, но общаемся мы совершенно по-разному. Алена — это возможность выплеснуть эмоции, без разницы, положительные или отрицательные, и получить полное сопереживание и безоговорочную поддержку. Борис — это спокойный анализ ситуации и часто нелицеприятная правда. Вот и сейчас он вроде бы отвлеченными вопросами и замечаниями мало-помалу привел к тому, что я выложила все о себе и Олеге с кучей занимательных подробностей.

Слушая меня, Борис двигал по столу овальные деревянные пластинки с выжженными на них рунами и то складывал их в какой-то только ему понятный узор, то снова смешивал, приговаривая: «Понятно… Интересно… Так-так…». Под конец мне это надоело. Я жаждала гневных обличений по адресу подлого изменщика и заявила об этом Борису, впрочем, заранее зная, что не дождусь желаемого. Так и вышло.

— Я могу обматерить твоего мотоциклиста только чтобы доставить тебе удовольствие, — заметил Борис, не прерывая своего занятия, — а дальше что? Возможно, инвективы и полезны для снятия стресса, однако для трезвой оценки положения вещей по меньшей мере бессмысленны.

— Психоанализ будет по Фрейду, по Юнгу или по Гарольду Ши? — осведомилась я, хотя кому-кому, а уж мне иронизировать было грешно. Только благодаря психоанализу «по Серебрякову» я избавилась от послеразводной депрессии и пары застарелых комплексов.

— Любой психоанализ прямо сейчас — это ковыряние в свежей ране без наркоза, — ответил Борис. — А когда твои эмоции немного поулягутся, ты и сама сможешь его провести без моей помощи.

— Да, пожалуй, — медленно сказала я, откинувшись в кресле и прикрыв глаза. — Знаешь, я верю Олегу, что Виолетта для него ничего не значит, как, впрочем, и он для нее. Ребятки использовали друг друга для самоутверждения, причем каждый был искренне уверен, что это он поимел другого. И все же… Наверное, я могу понять, может быть, даже смогу простить, ведь я его все-таки люблю, глупого мальчишку, но вот забыть… Когда я их увидела, что-то надломилось в душе, понимаешь? Боря, что мне делать, я не знаю…

Борис помолчал некоторое время и с неохотой сказал:

— Оля, если бы ты была клиенткой, я бы дал тебе великое множество полезных рекомендаций, но ты мой друг и я скажу откровенно: решить, что тебе делать, можешь только ты сама.

— Да, ты прав, Боря, — сказала я. — Только сама.