«Интересно, о чём он сейчас думает… Если вообще думает. Полагаю, это продвижение вперёд».
Тем временем тот продолжал плакать. Его большие голубые глаза распахнулись широко, зрачки сузились, рот чуть-чуть приоткрылся.
«Кажется, будто он вот-вот что-то скажет». Эйи решился на отчаянный шаг.
— Ты хочешь что-то сказать?
Глен посмотрел на него, в глазах появилось вполне человеческое отчаяние.
— Нет… — произнес он.
Эйи был, мягко говоря, удивлён, но виду не подал.
— Что «нет»? Тебе нечего сказать или ты задал себе какой-то вопрос и теперь на него отвечаешь?
— Нет… Этого не могло… Произойти…
После этих слов он внезапно обхватил себя руками, сильно сжав зубы.
«Ну нет, отдохни пока». Глен провалился в сон.
***
Эйи был поражен прогрессом, как и глава организации; он впервые видел её настолько искренне удивлённой. Он поделился с ней своими дальнейшими планами.
— Я думаю произвести с ним что-то вроде мгновенной встряски посредством помещения в непривычные условия. Иными словами, я хочу вывезти его за город — где людей поменьше, а лучше, чтоб вообще не было — а там уже продолжить. Я долго думал, как отвлечь его от мыслей об убийстве. Сначала наиболее простым выходом мне казалось просто дать ему свободу в этом, но потом я понял, что это исключительно вернёт его в прежнее состояние. Поэтому на данный момент я считаю, что ему просто нужно по возможности не давать видеть живых существ; это не будет отвлекать его.
— Но какие методы ты планируешь использовать?
— Разные, — Эйи посмотрел в сторону. — Я пытался поставить себя на его место, и подумал, что для меня наилучшим выходом из ситуации было бы просто забыться. Музыка вводит его в состояние транса; могу предположить, что и другие виды искусства могут оказывать подобное влияние. Сложность состоит в том, чтобы при этом сделать его ещё и участником действия — опять же, удержать внимание. Это хорошая тренировка сознания. А где сила воли, там и разумное существо.
Всё это время она смотрела на Эйи с уважением. Она никак не ожидала, что это безынициативное обычно создание способно проявить такую инициативу, да ещё и с его стремлением из всего извлечь практическую для себя пользу… Видимо, он видит Глена как своего брата. Впрочем, можно сказать, так оно и есть…
— Но, Эйи, ты ведь понимаешь, что из состояния забытья рано или поздно выходят, и потом уже ему ничего не поможет…
Он улыбнулся с какой-то горечью.
— Вы ошибаетесь, если думаете, что я ничего не понимаю. Глен — ошибка, которую необходимо устранить; так будет лучше в первую очередь для него самого. Но я хочу, чтобы Вы поняли, — Эйи сверкнул глазами, — даже недостойная жизни ошибка имеет право на достойную смерть.
***
К тому моменту, как они выехали в сельскую местность, предварительно сняв небольшое шале, Глен уже мог свободно говорить, хотя делал это весьма неохотно. Всё время казалось, что его будто что-то будто сдавливает, что все его действия производятся через силу. Оно и понятно — вряд ли кто-то смог бы представить, какие титанические усилия совершал над собой этот человек.
Большую часть дня Эйи и Глен просто гуляли в горах; тот выматывался, и это было как нельзя лучше. Единственная проблема состояла в то и дело попадавшихся мелких зверьках или птицах — Эйи видел, какие взгляды Глен каждый раз кидал в их сторону, и тут же старался отвлечь того разговором.
Вечера посвящали творчеству: сначала Эйи, как и раньше, играл для Глена; потом тот и сам стал играть на скрипке, которую Эйи предварительно раздобыл. Пару ночей Глен жаловался, что не может уснуть — тогда они уходили в поле, Эйи разводил небольшой костер (то, как их не заметили, осталось загадкой) и учил того танцевать. Поначалу Глен, казалось, не мог понять, что от него требуется: движения — если их можно было таковыми назвать — были крайне неуклюжи. Затем пошло чуть лучше: Эйи наигрывал ритм, и в какой-то момент ему даже показалось, что Глен поглощён танцем. Это было хорошее состояние. «Думаю, скоро можно будет перейти к более серьёзным вещам».
После очередной прогулки они сидели на склоне, любуясь закатом. Эйи рассматривал Глена: он думал о том, насколько тот изменился с того момента, как они увиделись впервые. Теперь его спокойно можно было назвать человеком; лицо не дёргалось, глаза не бегали — только видна была тень страдания, угнетённости, и постоянной фоновой внутренней борьбы.
— Ты, наверное, должен меня ненавидеть? — спросил Эйи. — Ведь я, считай, занял твоё место.
Глен обратил на него взгляд.
— Нет. Я тебя не ненавижу. Я очень тебе благодарен и искренне надеюсь, что ты сможешь исполнить всё, что я не в состоянии.
— Надеюсь, это не простые слова вежливости, — Эйи улыбнулся.
— Нет, я действительно так думаю…
Они немного помолчали, затем Эйи спросил:
— Скажи, ты всегда чувствуешь тягу к убийству, или в какие-то моменты она, может, пропадает?
Глен задумался и сжал кулаки.
— Всегда. Ну знаешь, разве что только… Когда я играю на скрипке, это желание ощущается менее отчётливо; когда танцую, в определённые моменты я и вовсе ничего не чувствую. А так всё время.
После небольшой паузы он спросил:
— Но скажи, Эйи… Почему… Почему это всё досталось именно… мне?..
Он уставился перед собой. Эйи не перебивал.
— Я порой чувствую себя таким одухотворённым созданием, способным на многое… Но эта жажда, она мне жить не даёт. Она все силы из меня вытягивает. Целыми днями, Эйи, — он вдохнул, — целыми днями, когда я не был ещё в диком состоянии, я думал только о том, как усмирить это желание, как не дать ему разыграться. Малейший шаг в сторону мог оказаться провалом. Я поздно понял, что провал неизбежен; точнее, когда он произошёл, я уже не хотел ничего понимать. Если б ты видел, что… что я делал с теми людьми… их крики… они давали мне такое блаженство, их пронзительные вопли, переходящие в хрипы, мне хотелось ещё, и ещё, и с какого-то момента мне уже становилось досадно, когда они умирали, я жалел, что они не могут вечно страдать на моих глазах, но в то же время сам момент смерти был таким… упоительным, о, я никогда не испытывал чего-либо приятнее, это было невероятно, но мне хотелось больше, даже когда я, казалось, давал себе свободу, эта жажда меня убивала, всё сильнее и сильнее… Почему я не мог просто не появляться на свет, Эйи, я не хочу больше!.. — на этих словах он уронил голову и разрыдался; сел на землю, свернувшись в комок, по которому тут же рассыпались густые волнистые волосы. Позже к рыданиям добавились какие-то завывания; эту манеру трудно было не узнать, трудно было не провести соответствие.
Эйи стремительно подошёл к Глену и обнял его.
— Скоро закончится. Можешь быть уверен. Совсем закончится.
