Раввы, единственные из перевёртышей, у кого наблюдались зачатки культуры, таковых себе подобных изгоняли. Их участью становилось отшельничество, непрестанные нырки в себя и постижение науки о растениях и сезонных циклах. Со временем, если природа начинала делиться своими секретами, равв мог заново наладить отношения со стаей и вернуться домой мудрым учителем, к слову которого прислушаются. В этом случае почёт и спокойное окончание своего века было обеспечено. Вот только выживали раввы в одиночку с большим трудом, имея глубокую привязанность к родной стае, а постижение знаков природы могло занять годы.
Сая вообще не видели различий между плотскими утехами. Сильный сверху, слабый снизу – вот и вся наука. Единственно, куда никогда не пускали, – в вожаки. Вожак должен оставить потомство.
Что касается горо… Их чтение законов Хараны было самым диким. Сильный живёт и плодит, слабый и бесплодный – пища. Да. И своих тоже. Дайна-ви всегда были настороже, когда эта стая приходила работать на болоте.
Лэтте-ри столько лет мучился своей бедой, и неудивительно, что не мог не задумываться, не безотказный ли он. В принципе, положительный ответ ничего бы не изменил. У дайна-ви всё решали руки. Выполненная работа была второй по необходимости после тепла вещью. Лишние обученные руки – это шанс для всех. Их нехватка в своё время сделала их рабовладельцами. Только их народ знал такое чудовищное понятие как «детская зима». Зима, когда из-за нехватки провизии или поруха приходилось делать выбор между жизнью взрослого, который уже «руки» – надежда для других, и жизнью ребёнка, который уже живой, но пока только потребляет и отдать взамен сможет только многие годы спустя. В детскую зиму вся община носила траур по детям, на которых пал жребий.
Надо ли говорить, что при таких обычаях им было абсолютно всё равно, какие у мужчин недостатки, если они оставались «руками»? Их и называли-то «безотказными» потому, что никто не мог им отказать в праве на спокойную жизнь. В тех крайне редких случаях, когда подобный мужчина рождался, ему давали право выбора, с кем он хочет быть. Иногда они делили общий кров даже с семейными парами, становясь супругам близкими друзьями или даже заменяя братьев. Близость же была делом личным и решалась диалогом между двумя, в котором всегда было право на отказ. Так что неприятие или непонимание со стороны сослуживцев и близких Лэтте-ри не грозило, как и не было нужды стыдиться или прятать натуру. Вопрос лишь в том, была ли она действительно таковой.
Нет, не была.
Терри-ти ни минуты не думал, предлагая другу убедиться наверняка. Данный поступок был для него как долг за жизнь после того, чем он ему обязан. Долгая ночь в палатке, где разговоры сменялись объятьями, дала чёткий ответ – нет, к безотказным Лэтте-ри отношения не имеет. Во всяком случае, не к тем, кому не нужны женщины.
Рассвет они встретили в тишине. После той ночи между ними окончательно стёрлись все границы. И хотя страсти не было и капли, зато потребность в утешении через прикосновение осталась, породив то, что принято называть близостью.
Многие, наблюдая за ними, ошибочно считали, что Лэтте-ри и Терри-ти стали спутниками, и им постоянно приходилось объяснять, что это не так. Даже первенцу семьи Лэта, Кэйхо-ри, который уже был рад принять в семью и мужчину, лишь бы убедиться, наконец, что младшенькому не грозит идти по жизни в одиночку. Терри-ти часто бранил Кэйхо-ри за битьё по больному месту, совершенно не считаясь с тем, что делал это по отношению не к кому-нибудь, а к гвардейцу Болотной стражи. А Кэйхо-ри, видя такую не признающую чинов храбрость, не забывал говорить Лэтте-ри, что друга он нашёл хоть и странного, но верного.
Оставить наставника без помощи Терри-ти не считал себя вправе. Но проблема была столь тонкой, а рана столь глубокой, что потребовались месяцы только на то, чтобы окончательно утвердиться с составом лекарства. Лэтте-ри ранили женщины. Они же должны были его исцелить.
Терри-ти перезнакомился со всеми женщинами дайна-ви в Долине. Не нашёл ту, кого искал, и обратил свои взоры на Север, взяв в союзники собственную мать. Она, выслушав, долго думала и привела его на аудиенцию к Верховной. Терри-ти не поскупился на мольбы. Та приняла просьбу и согласилась помочь, познакомив его с самой сдержанной и рассудительной женщиной из их народа. Учитывая, что у Терри-ти было много обязанностей, подготовка к исполнению задуманного заняла почти год.
В одну из поездок северянки внезапно стали настаивать на том, чтобы Лэтте-ри принял, как и раньше, участие в отдаче дани. Отказать он не мог и пошёл вместе с женщиной, которую к нему подтолкнули. У него было лицо, будто идёт на порку шейба-плетью. Настолько больно, что Терри-ти чуть всё не испортил, порываясь остановить им же самим устроенное действо. Благо мать не дала ему этого сделать.
В ту ночь Терри-ти не спал и не был способен оставаться с подругами. Он провёл её возле спальни наставника, полный дурных предчувствий. Туда ли он полез, куда следовало? Разумно ли настолько вмешиваться в чужую личную жизнь?
Под утро из-за двери выскочила одетая в один утренний туман женщина и, тихо скользнув к Терри-ти, не успевшему подняться с пола от неожиданности, прошептала на ухо:
– Получилось.
Терри-ти выдохнул с облегчением и уснул там, где сидел.
С тех пор та женщина стала единственной, с которой Лэтте-ри проводил ночи. Той единственной, что в порыве страсти могла контролировать каждое сказанное слово. Никто из других ночных подруг не возражал, все радовались, что он снова чувствует себя здоровым.
Естественно, со временем, через десятые руки, до Лэтте-ри дошла вся история целиком, а с ней и знание о том, что именно сделал для него друг. Наконец, он смог толком объяснить лекарю Раян-ги, каким образом исцелился и в чём именно состояло лекарство.
Ещё чуть позже рассказ о плане Терри-ти дошёл и до самого Старшего-среди-Отцов. Это стало концом его спокойной жизни – для него нашли работу.
Дайна-ви боролись с внутренними тенями в одиночку. Но, как и любая битва, эта тоже могла быть проиграна. Цена проигрыша – жизнь. Руки. Цена, которую дайна-ви не готовы были платить, но иного выхода не видели. Владыка Арай-ди долго беседовал с Терри-ти, с каждой минутой всё больше убеждаясь, что нашёл решение. Чуткий к эмоциям, разбирающийся в них, владеющий словом и интонациями, он стал тем, кто вытаскивает к светилам тонущих во внутренней тьме.
Поначалу шло туго. Идти к нему не хотели. Он был слишком молод, не обладал авторитетом наставников, званиями или особыми умениями, которые так ценились в их среде. Не говоря уже о славе «странного» и «невоспитанного». Пришлось вмешаться самому Старшему-среди-Отцов, со словом которого спорить не посмели. Да и звучало оно убедительно: «Что лучше – часы бесед со “странным” или чага не по рецепту?»
Да, у них бывало и такое. Чага – удивительное растение. Она могла быть и ядом, и снотворным, и дурманом, и средством приглушить боль. Когда-то давно отчаявшиеся души находили спасение от окружающей действительности в её видениях. Вот только попробовав чагу, приготовленную для этой цели, отказаться от неё ты уже не мог. Меры, которые принимались для борьбы с этим средством, дайна-ви вспоминают со стыдом. Было сделано всё, чтобы из памяти народа стереть само воспоминание об этом рецепте. С тех пор его тайну хранят только лекарь Долины, владыка и старшие члены его семьи, а из чаги готовится дурман только в одном случае – подарить спокойную смерть тому, кто умирает в муках. Раз глоток – и вот ты уже видишь мир, полный радости, которую никогда не испытывал в жизни. Второй – и ты начинаешь свой путь на мосту у Чертога Маяры. Испивших чагу всегда можно отличить от умерших своей смертью – они улыбаются, даже если за всю жизнь их лицо не знало улыбки.
Терри-ти доводилось бороться с тенями даже у тех, кто пытался восстановить старинный рецепт ради спасения от монстров души, нанося непоправимый вред здоровью. Сквозь его руки прошли не только молодые солдаты, такие как он сам, но и старшие наставники. Например, Дарно-то, которого с каждым годом всё больше грызла тоска по ученикам, которых он воспитал и похоронил собственноручно. И даже сам Старший-среди-Отцов, у которого оказалась тайна, с которой он не знал, что делать.
Терри-ти со всей серьёзностью отнёсся к возложенной на него задаче, засев за полуночную учёбу. Овладел грамотой, вызубрил закон, который многим заменял священные тексты, прочёл все книги в библиотеке Отца, отлично знал историю – где, как не в ней, можно найти достойные примеры? И даже научился петь, чтобы собственным примером показывать, что творческое начало – лекарство для израненных душ. Он находил подход к каждому, а силы свои, которые отдавал на каждое лечение, восполнял общением с Лэтте-ри и его семьёй.
С тех пор никто не смел сказать о нём дурного слова. Практически в каждой семье имелся тот или та, кого он за эти годы вытащил из чёрной печали и вернул способность даже в жизни дайна-ви находить светлые лучи.
Сейчас целью его усилий снова был Лэтте-ри. И снова случай из ряда вон. В прошлый раз Терри-ти хотя бы знал, в каком направлении двигаться, но теперь… Что ж. Начать можно с самого простого – поговорить. Он сделал несколько шагов, намеренно выдавая своё присутствие. Лэтте-ри поднял голову и кивнул на траву рядом, приглашая сесть.
– Ты давно маешься в одиночку. Протянуть руку помощи? – спросил Терри-ти, принимая приглашение.
– Это личное.
– В прошлый раз тоже было личное. И вроде недовольных не осталось.
– Я до сих пор не знаю, как относиться к твоему вмешательству. Хотя и благодарен.
– Просто прими и позволь помочь. Или выговорись. Всё-то легче.
– Не вижу смысла говорить. Ты не слепой. И не подошёл бы, не имея цели. Ты видишь. Может, и побольше моего.
– Да уж трудно было не заметить. Лэт, меня волнует лишь одно: тобою движет благодарность и долг за жизнь или чувства?
Лэтте-ри задумался. Это в нём нравилось Терри-ти. Каким бы личным и каверзным ни был вопрос, друг всегда останавливался, чтобы обдумать ответ. И никогда не отмахивался от спросившего. Вот и сейчас он уставился на сцепленные руки, подбирая слова.
– Всё слишком запуталось. Тогда. Под землёй. Я не могу не испытывать благодарности или чувства долга. Это как забыть, что мне спасли жизнь.
– Я тебя об этом и не прошу. Ответь на вопрос: твои глаза остановились на ней до или после тех дней?
– До.
Терри-ти ожидал этого ответа, но всё равно верил в него с трудом.
– Почему? Амелутка. Ни слова по-нашему. Что тебя так увлекло?
– У неё говорящие глаза.
