Он спрашивал, она отвечала.
Вот о марнах не спросил. Но вряд ли при таких различиях возможны такие совпадения.
А даже если и возможны, ну и что. Дэшшил и сам бы не отказался посмотреть на марн. Говорят, нет ничего прекраснее…
* * *
Скрипка была легче, чем она запомнила.
И чуть длиннее.
Хотя по форме – один в один, только более… изящная, что ли.
Разве так бывает?
Смычок… Что у них вместо конского волоса? На вид и на ощупь так и не отличишь, но коней-то тут точно нет. Или в Лорнии есть?
Эфы, будто лихо закрученные, но поникшие усы киношного дворецкого; деревянные колки, жёсткий подбородник и искусный завиток – резная голова какого-то невиданного зверя.
Каждый изгиб, каждый уголок – воплощение любви к инструменту.
И играли на нём наверняка тоже с любовью.
А Кира вдруг поняла, что даже не помнит, где в последний раз оставила свой. Кажется, на диване. Или на столе.
Зато помнит, что день тогда выдался жарким. Удушающим. И волосы завивались от духоты и влажности, и на белой блузке расплывались пятна пота, и тушь потекла. Помнит, как вернулась домой в отвратительном настроении, как сбросила звонок матери, зная, что та наверняка будет жаловаться на погоду и давление, и как мечтала о море, пляже и чтобы Инна сломала руку и навсегда забыла про инструмент. Зараза уже третью репетицию своей фальшью срывала, а уйти её никогда бы не попросили – связи. Кире и так было обидно просиживать в задних рядах, а рядом с такой бездарью и подавно…
Да, точно, скрипку она бросила на диван. И блузку менять не стала. Обошла всю квартиру, не разуваясь и злобно пыхтя, а потом вылетела прочь без конкретной цели.
И через двадцать минут очутилась здесь. В теле, для которого что скрипка, что табуретка.
С тех пор думать о музыке не было ни времени, ни желания. Что толку бередить душу, расшатывать нервы…
Дэшшил вошёл без стука. Замер в проёме, оглядел комнату, задержался на скрипке в руках Киры и тут же уставился ей в лицо.
Но заговорил отчего-то о другом:
– Здорово у тебя тут. А я днём очнулся в кровати одного из пацанов. Думал, так и останусь сгорбленным, как карша болотная.
– Кто?
– Карша. Птица такая. Одноногая, перекошенная, несуразная…
– А.
– Это?..
– Да, скрипка. Одного из братьев Эллоа.
– Красивая. Нам на…
– Я ведь ненавидела её всю жизнь, понимаешь? – Кира резко вскинула голову и устремила на Дэша воспалённые глаза.
Выговориться. Срочно.
Как-нибудь. Кому-нибудь. Благо проблемы с речью позади. Как-то незаметно, естественно. И внутри этот поток уже не удержать.
– И не выбирала. Просто так получилось. Отдали в школу, слух оказался идеальный. А потом пили-пили-пили семь лет, пока остальные гуляют. И ещё несколько лет, потому что бабушка плачет при звуках скрипки и считает тебя чуть ли не Паганини. Но вот только ты – не он. И не Ойстрах, и даже не пресловутая Ванесса Мэй…
Она осеклась и потёрла лоб, наконец отложив скрипку на кровать. Пальцы мелко дрожали.
– Ты ведь понятия не имеешь, кто все эти люди. И кто такие люди вообще… А когда ступаешь на дорогу, свернуть уже не получится. По крайней мере, у меня не получилось. Консерватория, филармония. Но не в качестве первой скрипки, а в массовке струнно-смычковой секции. Без лица и личности. Это… злит. Очень злит. И выматывает душу. Потому что пока ты где-то там пялишься в партитуру, одна из многих, твой парень спит с другой, а бабушка тихо умирает во сне. Потому что в какой-то момент решаешь всё бросить, но не знаешь, куда себя приткнуть. Потому что однажды попадаешь в другой мир, в чужое тело, и понимаешь, что единственный твой навык отныне бесполезен. Я пустышка, Дэш…
– Чушь.
Он просто уверенно шагнул в комнату и сел рядом, не пытаясь обнять или ещё как-то утешить. Даже не касаясь, но будто обволакивая своим теплом.
– Не всякий живёт, как хочется. – Затем провёл пальцем по струнам лежащей на покрывале скрипки. – Не пробовала играть?
Кира усмехнулась и сунула ему под нос ладонь:
– Этим рукам плевать, что я умела раньше.
– А у нас говорят «музыка в душе». – Дэшшил патетически вздохнул: – Никому нельзя верить.
И до того забавно он при этом выглядел, что Кира, не выдержав, рассмеялась. Горько, надрывно, но, кажется, впервые за всё время в этом мире.
– Хочешь, докажу, что ты не пустышка? – прищурившись, спросил Дэш, когда она немного успокоилась.
– А если в итоге докажешь обратное?
Он сжал её руку:
– Поверь.
– Верю.
* * *
Кира не спросила, куда он её ведёт, и это радовало и удручало одновременно.
С одной стороны, она сумеет в полной мере насладиться сиянием марн, не отвлекаясь на тревожные мысли. С другой – потом придётся признаться, что это не основная цель их прогулки, и Дэшу казалось, что тем самым он предаёт её доверие.
Но долго терзаться ему не дали.
– Как темно, – пробормотала Кира, запнувшись об очередную плитку и повиснув на руке Дэшшила. – У них тут фонарей вообще нет? Вроде развитое общество…
– Им фонари не нужны, – хмыкнул он, и в тот же миг… началось. – Смотри.