Говорили, Торн любит помечать своих любимиц.

Эзма Таротто явилась в их скудно обставленные комнаты на следующий же день, хотя о происшествии никому не рассказывалось. Но десница бога и не нуждалась в досужих сплетнях, чтобы узнать истину.

Торн наконец-то послал знак.

Матушка зря противилась неизбежному и так переживала. Звёзды не погасить одной лишь силой мысли, реку не повернуть вспять, коли тебе не подвластны стихии. А богов и вовсе от задуманного не отговорить – ни слезами, ни угрозами.

Сама Кира в данный момент казалась себе опустошённой, бесчувственной и приговорённой.

«Твои мысли слишком мрачны, – вдруг раздался в голове голос эзмы. – В этом мире нет предрешённых судеб. Есть только намеченные пути, и каждый волен сам выбирать, как пройти свой. Иди сюда и успокой мать. Ты должна покинуть дом без скорби и сожалений. Уже совсем скоро земля расколется на части…»

Кира прильнула к окну и, задрав голову, посмотрела в небо. В тот миг оно казалось таким далеким и чужим, что захотелось плакать. Сердце сдавило невидимыми щипцами, и что-то противно защекотало в носу. Встряхнув чёрными волосами, Кира поспешила слезть с подоконника и быстрым шагом направилась в соседнюю комнату, где всё так же надрывно рыдала матушка и что-то успокаивающе шептала ей эзма Таротто.

Вскоре Кире Эверии Престо предстояло стать кем-то другим.

Вскоре миру предстояло измениться до неузнаваемости…

Содрогнуться от магии, попавшей не в те руки…

От войн за право называться лучшими…

От противостояния разума, силы и чувств, что никак не могу ужиться по-соседству…

Миру предстояло расколоться на три части…

А выросшей Кире стать вместилищем для мощи стихий…

…Теперь она знала всё.

Не просто знала – видела, чувствовала, создавала и разрушала.

Помнила каждый свой шаг с самого первого вздоха, каждое сказанное слово. Оценивала каждое принятое решение. Заново переживала каждую победу и неудачу.

И мечтала вновь всё забыть.

Любимица Торна.

Ошибка Торна.

Она и ещё четырнадцать таких ошибок, что, благодаря самоуверенности богов, лишились всего.

Детства. Родных. Любимых.

А живые, как всегда, всё переврали. Выдумали для себя оправдание, причину, повод. Ведь так страшно смотреть в пустые чёрные глаза и не находить в них души. Страшно сознавать, что пятнадцать юных стихийниц в один миг предпочли уйти, лишь бы не следовать чужой воле.

Они всегда были особенными.

Самыми сильными. Самыми талантливыми.

Каждая по-своему, но говорили, мол, Торн отметил их всех своей искрой, своим дыханием. А кого-то ещё и шрамами.

Неудивительно, что в час Раскола, когда Сёстры разделили единый Э-мир на части и вызвали гнев Брата, тот призвал на помощь своих любимиц. Он не просто отдал им всю силу стихий, отнятую у ныне живущих магов, он сделал их своими жрицами, своим оружием, своей карающей дланью.

Навеки связал пятнадцать дев нерушимыми сестринскими узами, хотя меж ними прежде не было родства.

Та, кого когда-то звали Кирой – Эли, Нарой, Мирилеей, Кео, Лон, Утанэ – помнила свою первую разрушенную деревню, жители которой проклинали Торна, сжигали его деревянные статуи и танцевали на пепелище. Помнила, как была не в силах остановиться и словно со стороны наблюдала за гаснущими в темноте искрами умирающих сердец.

Помнила, как ушли в небытие эзмы. Как забывались и изменялись слова. Как корчились в судорогах континенты.

Они с сёстрами несли по расколотым землям разрушительное знамя проклятого бога, заставляя детей богинь верить лишь ему, подчиняться лишь его воле, отречься от Лор, Сар и Вер…

Но дети бывают такими упрямыми.

Именно та, кого когда-то звали Кирой, не выдержала первой.

Говорили, она была самой слабой. Говорили, она была самой сильной.

Она решила уйти, и сёстры пошли следом.

«Силы вам не видать!» – громыхали небеса голосом Торна.

Он, словно ревнивый муж или обиженный мальчишка, пытался шантажом удержать своё.

«Нам не нужна сила», – отвечали сёстры, одна за другой покидая наделённые невиданной мощью тела.

Говорили, они отправились в иные миры. Говорили, во всех они были неразлучны, но, спроси кто-нибудь любую из сестёр, она бы рассказала, что, едва вырвавшись из лап Торна, души их расстались навсегда.

А брошенный бог остался с пятнадцатью пустышками, в чьих мёртвых и в то же время живых глазах плескалась сила самой природы.

Только тогда появились меж континентами острова, вытащенные Торном из самых глубин Единых вод. Только тогда решил он выбирать из новорожденных достойных и воспитывать их во благо мира. И тогда же призвал Торн пятнадцать мужей, ставших стражами пустых оболочек.

Пятнадцать жрецов своих, что всеми правдами и неправдами должны были вернуть сбежавшие души.

Оболочки старели и умирали, и бог пометил их, чтобы узнавать, когда они родятся вновь.

Бесконечный круговорот.

А жрецы, уже давно лишившиеся плоти, продолжали искать способ исправить ошибку Торна и наконец прервать своё существование, подчинённое этой единственной цели.

Они давно забыли, что значит «быть живыми».

Они разучились понимать тех, кто привозил к ним на остров черноглазых младенцев.

Они подглядывали, как живут по-соседству, и начали продавать пустышек, чтобы ничем не отличаться от других.

И когда первый из них ушёл, рассыпался пеплом по ветру, жрецы поняли, что ему удалось.

Удалось вернуть одну из сестёр домой.