Та, кого когда-то звали Кирой, знала, что всему виной её любопытство. И неистребимая тоска. Что после гибели в одном из сотни миров неугомонная душа решила одним глазком взглянуть, что творится в землях Торна. И возможно – всего лишь возможно – вновь встретиться с сёстрами.
Но ловушка захлопнулась, заперев душу в теле.
А жрец завершил слияние, во время поездки в коробе надев на девичий палец чёрное кольцо. Оно тут же впиталось в кожу, и Кира стала… собой. Чтобы всего через несколько дней – жалких мгновений по сравнению с бесконечными странствиями души – вновь умереть.
Теперь она парила в ослепительно белом мареве и не видела, но знала, что сёстры тоже здесь – только протяни руку.
Они откликнулись на зов.
Пришли на помощь.
А взамен решили увести её с собой.
Любимицы Торна.
Ошибки Торна.
Бога, который даже теперь не решался выйти из тени, наконец осознав, что железной рукой равновесие не удержишь, и что детям тоже позволено ошибаться.
«Он оставил своих воспитанников, – думала Кира. – Бросил тех, кого когда-то лишил сил и покровительства богинь. Мы должны…»
«Нет! – отозвался стройный хор голосов. – Это уже не наш мир».
«А где наш? Хоть один из вереницы миров вы смогли назвать домом?»
Сёстры молчали, но Кира знала ответ каждой.
Четырнадцать «да» против её единственного «нет».
«Что тебя держит здесь? Кто тебя держит? Те, кто веками измывался над нашими телами, не давая им спокойно сгнить?»
Нет.
Нет…
Зелёные глаза. Упрямые губы. Колючие щёки.
Бронзовый воин из поднебесной.
«Я устала убегать. Не заставляйте…»
«Мы бы и не смогли…»
Белое марево. Синее. Золотое.
Цвета сменяли друг друга, сливались, смешивались, рождая нечто новое и растворяясь без следа.
Души уходили прочь, не прощаясь. Здесь не принято прощаться, и они так и не научились.
«Отпустите жрецов!» – крикнула она им вдогонку.
Отпустите тех, кто больше всего пострадал от деяний Торна…
Когда в сердце словно впился рыболовный крючок и от него в пустоту протянулась прозрачная леска, Кира даже не удивилась. Лишь сморгнула слёзы и, превозмогая ноющую боль в груди, медленно двинулась вперёд.
Шаг за шагом на обретающих плотность ногах.
Не то к свету, не то в непроглядную тьму, но какая разница, если там ждут?
Белое марево. Чёрное марево.
В прошлом – маленькая девочка у окна. Хлопья снега. Материнский плач. Напророченное величие.
А в будущем идёт дождь. Сильный, хлёсткий.
Бьётся в стекло, превращает прекрасную долину по ту сторону в размытую кляксу, и Кире так хочется выйти на улицу и ощутить прохладные струи на безжизненной коже, высушенной долгими днями в запертой комнате.
Но дождь там, а она здесь.
Пока здесь…
Ведь крючок сидит плотно – она уже не потеряется. И дойдёт.
Потому что глаза зелёные. И потому что обещала.
Эвертские травы
– …говорит, они уже лет триста не пели. Хотя откуда ему знать? Уорша старый, конечно, но не до такой же степени. И книжек сроду не читал. Это точно, я как-то сунул ему одну, так бедолага чуть глазёнки не сломал, пока буквы вместе слепить пытался. И вот, залопотал про травы. Как травы могут петь? Ну я ему, дескать, у них же ни ртов, ни ушей. А он: «Много ты понимаешь, бестолочь! Вот как зацветут, как заголосят, тогда и прозреете, невежды…» Теперь ждём всей долиной. Что там, долиной – даже лесные порой наведываются, спрашивают, мол, ну как, не поют? И ржут, что висхи. Уорша зубами скрипит, краснеет, но отмалчивается. А Дэш только улыбается и тоже ждёт. Сказал, если вправду зелень запоёт – ты обрадуешься. Любишь ты, дескать, всякие чудеса…
