От войн за право называться лучшими…
От противостояния разума, силы и чувств, что никак не могу ужиться по-соседству…
Миру предстояло расколоться на три части…
А выросшей Кире стать вместилищем для мощи стихий…
…Теперь она знала всё.
Не просто знала – видела, чувствовала, создавала и разрушала.
Помнила каждый свой шаг с самого первого вздоха, каждое сказанное слово. Оценивала каждое принятое решение. Заново переживала каждую победу и неудачу.
И мечтала вновь всё забыть.
Любимица Торна.
Ошибка Торна.
Она и ещё четырнадцать таких ошибок, что, благодаря самоуверенности богов, лишились всего.
Детства. Родных. Любимых.
А живые, как всегда, всё переврали. Выдумали для себя оправдание, причину, повод. Ведь так страшно смотреть в пустые чёрные глаза и не находить в них души. Страшно сознавать, что пятнадцать юных стихийниц в один миг предпочли уйти, лишь бы не следовать чужой воле.
Они всегда были особенными.
Самыми сильными. Самыми талантливыми.
Каждая по-своему, но говорили, мол, Торн отметил их всех своей искрой, своим дыханием. А кого-то ещё и шрамами.
Неудивительно, что в час Раскола, когда Сёстры разделили единый Э-мир на части и вызвали гнев Брата, тот призвал на помощь своих любимиц. Он не просто отдал им всю силу стихий, отнятую у ныне живущих магов, он сделал их своими жрицами, своим оружием, своей карающей дланью.
Навеки связал пятнадцать дев нерушимыми сестринскими узами, хотя меж ними прежде не было родства.
Та, кого когда-то звали Кирой – Эли, Нарой, Мирилеей, Кео, Лон, Утанэ – помнила свою первую разрушенную деревню, жители которой проклинали Торна, сжигали его деревянные статуи и танцевали на пепелище. Помнила, как была не в силах остановиться и словно со стороны наблюдала за гаснущими в темноте искрами умирающих сердец.
Помнила, как ушли в небытие эзмы. Как забывались и изменялись слова. Как корчились в судорогах континенты.
Они с сёстрами несли по расколотым землям разрушительное знамя проклятого бога, заставляя детей богинь верить лишь ему, подчиняться лишь его воле, отречься от Лор, Сар и Вер…
Но дети бывают такими упрямыми.
Именно та, кого когда-то звали Кирой, не выдержала первой.
Говорили, она была самой слабой. Говорили, она была самой сильной.
Она решила уйти, и сёстры пошли следом.
«Силы вам не видать!» – громыхали небеса голосом Торна.
Он, словно ревнивый муж или обиженный мальчишка, пытался шантажом удержать своё.
«Нам не нужна сила», – отвечали сёстры, одна за другой покидая наделённые невиданной мощью тела.
Говорили, они отправились в иные миры. Говорили, во всех они были неразлучны, но, спроси кто-нибудь любую из сестёр, она бы рассказала, что, едва вырвавшись из лап Торна, души их расстались навсегда.
А брошенный бог остался с пятнадцатью пустышками, в чьих мёртвых и в то же время живых глазах плескалась сила самой природы.
Только тогда появились меж континентами острова, вытащенные Торном из самых глубин Единых вод. Только тогда решил он выбирать из новорожденных достойных и воспитывать их во благо мира. И тогда же призвал Торн пятнадцать мужей, ставших стражами пустых оболочек.
Пятнадцать жрецов своих, что всеми правдами и неправдами должны были вернуть сбежавшие души.
Оболочки старели и умирали, и бог пометил их, чтобы узнавать, когда они родятся вновь.
Бесконечный круговорот.
А жрецы, уже давно лишившиеся плоти, продолжали искать способ исправить ошибку Торна и наконец прервать своё существование, подчинённое этой единственной цели.
Они давно забыли, что значит «быть живыми».
Они разучились понимать тех, кто привозил к ним на остров черноглазых младенцев.
Они подглядывали, как живут по-соседству, и начали продавать пустышек, чтобы ничем не отличаться от других.
И когда первый из них ушёл, рассыпался пеплом по ветру, жрецы поняли, что ему удалось.
Удалось вернуть одну из сестёр домой.
