И вот. Снова она. Совсем рядом. Только руку протяни.
Конечности послушались не сразу, но он всё же ухватил Киру за капюшон. Подтянул поближе. Прижал к груди. И мощными гребками устремился к поверхности.
Сквозь толщу воды пробивался свет. И это всё, что Дэш отчётливо запомнил.
Расплывшуюся кляксу солнца наверху и свою невыносимую жажду до него добраться.
А потом – только как раздирало болью горло от первого вдоха.
И как радостно встрепенулось сердце, когда рядом закашлялась Кира.
* * *
Он сумел добраться до берега без помощи спасателей, что уже вытащили на берег немало вполне себе шевелящихся и дышащих тел. И других, которых удалось отнять у Единых вод слишком поздно.
Доплыл, вытянул Киру на песок и даже оттащил подальше – мало ли – и только после этого без сил рухнул рядом.
Повернул голову, убедился, что глаза её открыты, а грудь несколько неровно, но постоянно вздымается, и вымученно улыбнулся:
– Привет.
Кира молчала, не открывая взгляда от утреннего неба.
– Я же обещал, что…
Дэшшил осёкся. Приподнялся на локте. Навис сверху.
– Кира?
Она смежила веки, а когда вновь посмотрела на него, золото и зелень листьев ингирии сменились непроглядной ночной тьмой, и от уголков глаз к вискам заструились чёрные завитки метки Торна.
Бог никак не желал отпускать свою любимицу.
Пятнадцать сестёр
В тот далёкий год последний день бельна, как когда-то называли в Лорнии первую зимнюю треть, выдался на удивление тёплым. Безветренным. Будто мир затаил дыхание в ожидании перемен.
Крупные хлопья снега словно нехотя опускались на землю и тут же таяли, оставляя под ногами прохожих липкую слякоть.
Час был ранний, но Игилот – достаточно большой торговый город, расположенный на границе с землями эсарни – уже жил полной жизнью.
По улицам шныряли мальчишки-разносчики, торопясь доставить посылки; грузный мельник резво погонял кривоногую висху, тащившую за собой телегу с мешками; а рыночная площадь уже была до отказа забита горластыми торговцами и не менее горластыми покупателями. Шустрые воришки мелькали то тут, то там, и после каждого их появления с какой-нибудь стороны рынка раздавался возмущенный вопль.
Кира наблюдала за царившей на улице суматохой и ленивым кружением снежинок через мутное оконное стекло и невольно хмурилась, прислушиваясь к разговору в соседней комнате. Мать говорила громко и жалобно, а её гостья, наоборот – строго и настолько тихо, что даже приходилось самой додумывать некоторые фразы, которые не удалось разобрать полностью.
– …по воле Торна. – В голосе эзмы Таротто звучали успокаивающие нотки. – …Нельзя игнорировать знаки…
– Да какой же это знак! – прорыдала матушка. – Она всего лишь поранилась, эзма! Дети часто сами себя увечат…
– Не плачь и не противься. Её ждет великое будущее.
– Великое… я знаю… ты слышала, как она играет?..
Саму Киру величие волновало мало. Жаль, конечно, покидать родной дом, бросать музыку и оставлять матушку совсем одну на этом свете, но другого выхода не было. И дело тут не в эзме – одной из немногих последовательниц Торна, что пытались образумить детей Сестёр, напомнить им о равновесии. И не в каком-то долгожданном знаке. Просто Кира знала, что и ей самой, и её близким, и даже абсолютно посторонним незнакомцам вскоре будет очень плохо.
Как когда съедаешь неспелую ягоду и болит живот, только хуже. Почти смертельно.
Кира чувствовала это. Слышала в шелесте листвы. В голосе ветра. В шёпоте моря. В криках птиц. И даже не удивилась, когда в прошлый синий день случайно упала и ударилась об острый камень, отчего на виске вдруг расцвёл чёрный узор, совсем не похожий на обычный синяк.
Говорили, Торн любит помечать своих любимиц.
Эзма Таротто явилась в их скудно обставленные комнаты на следующий же день, хотя о происшествии никому не рассказывалось. Но десница бога и не нуждалась в досужих сплетнях, чтобы узнать истину.
Торн наконец-то послал знак.
Матушка зря противилась неизбежному и так переживала. Звёзды не погасить одной лишь силой мысли, реку не повернуть вспять, коли тебе не подвластны стихии. А богов и вовсе от задуманного не отговорить – ни слезами, ни угрозами.
Сама Кира в данный момент казалась себе опустошённой, бесчувственной и приговорённой.
«Твои мысли слишком мрачны, – вдруг раздался в голове голос эзмы. – В этом мире нет предрешённых судеб. Есть только намеченные пути, и каждый волен сам выбирать, как пройти свой. Иди сюда и успокой мать. Ты должна покинуть дом без скорби и сожалений. Уже совсем скоро земля расколется на части…»
Кира прильнула к окну и, задрав голову, посмотрела в небо. В тот миг оно казалось таким далеким и чужим, что захотелось плакать. Сердце сдавило невидимыми щипцами, и что-то противно защекотало в носу. Встряхнув чёрными волосами, Кира поспешила слезть с подоконника и быстрым шагом направилась в соседнюю комнату, где всё так же надрывно рыдала матушка и что-то успокаивающе шептала ей эзма Таротто.
Вскоре Кире Эверии Престо предстояло стать кем-то другим.
Вскоре миру предстояло измениться до неузнаваемости…
Содрогнуться от магии, попавшей не в те руки…
