Чиж.
Волосы облепили голову, занавесили лицо, но она даже не попыталась их убрать.
Дэш остановился и аккуратно заправил ей за уши тяжёлые чёрные пряди. Задержался пальцами на влажных щеках. Не выдержал пустого взгляда – отвернулся.
– Но женщины – существа мстительные. Подговорила она своего полюбовника сболтнуть кое-где, мол, папашка-то девочку обижает. К нему, может, и не прислушались бы, да только она и другого подговорила. И подруг вокруг пальца обвела, дескать, своими глазами всё видела, да кто ж её послушает? Поползли слухи и, как водится, до самого эверта дошли они в последнюю очередь. И слишком поздно – когда разъярённые соседи пришли ребёнка отнимать. Его отговоркам не верили – молодой, горячий, глупый. А малышку и вовсе не спрашивали. Мало того, что ребёнок, так и не ответила бы – от рождения глуха была и нема.
Впереди замаячили два столба, что отмечали границу поселения. Резных, узорчатых, но отнюдь не в попытке сотворить здесь произведение искусства, просто так уж повелось – каждый стремился оставить на дереве свой след. А мужики ещё и соперничали, кто выше заберётся. Жаль, крыланами пользоваться было нельзя, так бы Дэшшил отметился на самой верхушке.
– И вот пока с отцом разбирались, боролись, ссорились, испуганная девочка сбежала. В ночь, в темноту, в разгар первого весеннего ливня. И заблудилась в высоких травах за южными воротами.
Дэшшил остановился меж столбов и притянул к себе безвольное, бездушное тело Киры.
– Искали её долго, до самого рассвета, и не нашли. А утром, когда дождь прекратился, пришёл отец на это самое место и звал, звал, пока сам голос не потерял от криков. Потом сипел. Шептал. Да разве ж услышит глухой ребёнок? Разве отзовётся немой?
Ливень утихал. Вместо сплошной серой стены теперь на землю очень медленно, будто и не падали, а опускались мелкие прозрачные капли. Казалось, протянешь руку – и капля зависнет над ладонью, заискрится в лучах света, пробившихся сквозь тучи, отразит зелень свежих трав да радугу в поднебесье.
– И тогда сжалилась природа, оценив силу отцовской любви, и запели травы, провожая эверта к девочке, что свернулась клубком на холодной земле в самом центре поля.
Дэшшил закрыл глаза и сильнее прижал к себе Киру.
Её сердце билось под боком. Сильно, уверенно, ровно, как и последние два цикла.
Ни секунды затишья. Ни одного пропущенного удара.
– Уорша говорит, раз магия возвращается в мир… то и травы должны запеть. После первого весеннего ливня. И я тебя найду. Веришь?
По щеке скатилась не то слеза, не то дождевая капля, и Дэш распахнул глаза.
Тучи окончательно рассеялись. Впереди зелёным морем раскачивалась на ветру трава, блестящая и острая – такая влёт режет ноги. Ловила солнечные блики, шелестела даже.
Но не пела.
– Уорша много чего говорит, – вздохнул Дэш.
Не то чтобы он сильно надеялся, но это казалось таким правильным. Таким важным.
Четыре дня против двух циклов.
Одна ночь против целой жизни.
И он бы отдал эту жизнь, чтобы повторить те четыре дня и единственную ночь.
Только никто не предлагал.
Рука соскользнула с плеча Киры, и Дэшшил шагнул вперёд. В сапогах хлюпало, в груди ухало, в голове звенело.
Вновь прислушался…
– Не поют…
И вдруг – тонкие пальцы сжимают локоть. Бледные, почти прозрачные.
– Я сама тебе спою.
Последняя жизнь Киры Чиж
Она всё-таки заболела – впервые за всё время в этом мире.
Всё как полагается: сопли, слёзы, даже жар одну ночь держался. Дэш носился по дому раненым буйволом, требовал, чтобы Кира немедленно себя исцелила, и разве что самоубиться от чувства вины не пытался.
А она смеялась, отказывалась лечиться и только приговаривала:
– Подожди денёк, дай почувствовать себя живой.
Почувствовала. Во всей красе.
И при первом же приступе кашля потянулась к магии.
По-прежнему отзывчивой, родной магии, которая золотыми потоками струилась по венам и согревала кровь. Которая заставила безмолвные травы по ту сторону южных ворот запеть, чтобы злые языки утихли и не поносили Уоршу. Ведь в конце концов всё сбылось. И дождь закончился, и песня прозвучала, и Кира нашлась. А детали… детали всем знать не обязательно.
А потом она лежала, всё ещё притворяясь больной, теребила пальцами свеженькую насыщенно-бордовую бороду Дэшшила, успевшую за полгода вырасти всего-то сантиметра на три, и слушала истории.
Все они казались знакомыми и незнакомыми одновременно.
То есть она будто бы их уже знала, но в нужных местах всё равно смеялась, грустила, удивлялась.
Странное ощущение дежавю.
