Пошатнувшись, Дима опирается на мойку, наклоняет голову и вцепляется руками в края столешницы. Такое впечатление, что его сейчас стошнит.
Дима пару секунд молчит, а потом выпрямляется.
— От… — выдыхает он.
— Да, от Вадима.
— Я тебе не верю, — Дима таращит на меня воспаленные глаза. Судорога искажает его красивые черты. — Ты не могла… Ты бы не стала, я тебя знаю, ты бы не стала спать со мной, — оглядывается на дверь и старается говорить тише. — Я же тебя там… на все триста шестьдесят… Ты гонишь! Этого быть не может! Зачем ты мне врешь, Лена?!
— Это правда. Я сама тогда не знала, — шепчу я. — Вчера сделала тест. Сегодня была у врача.
— И это точно его ребенок? Сто процентов? — допытывается Дима.
— Дим, у нас с тобой был секс пять дней назад. Это точно его ребенок. Срок уже несколько недель. До тебя… — я развожу руками, — Вадим был моим единственным партнером.
Дима прикрывает глаза с таким видом, будто бы я врезала ему.
— Тебе противно, да? — ухмыляюсь я.
— Нет.
— Но чувства немного поутихли?
— Зачем ты так?
Поникнув, он мотает головой.
— Не обращай внимания, — я облизываю губы, во рту пересохло. — Сама не понимаю, что несу.
— Подожди, а что он? — спрашивает Дима.
— Он не знает.
— Но он был тут, у тебя. Ты что ему не сказала? — он недоверчиво хмурится.
Слава богу! Я не успела рассказать Вадиму о ребенке прежде, чем из него полилось дерьмо.
— Я хотела ему рассказать, но передумала. Это все усложнит, — я умалчиваю об истиной причине.
— Почему? — требовательно интересуется Дима.
— Я… — мой голос звучит беспомощно. Глаза жжет. — Я не знаю, что мне делать. Я… не знаю. Все мои дети были желанными… А теперь… Я… мне нужно принять решение.
— Значит дело не во мне?
— Нет.
— А тот… твой… партнер… вы вместе или как? — спрашивает Дима, а я никак не могу уловить его тон.
Он зол, он разочарован… он… что?
— Нет. Мы больше не вместе. Я к нему не вернусь, — при мысли о Вадиме меня передергивает.
— Значит, ты планируешь одна растить его ребенка?
— Да я же пытаюсь тебе объяснить, что сама ещё не знаю, будет ли ребенок! — мой подбородок дрожит.
Слезы, которые мне удалось сдерживать, снова застилают глаза.
Тогда Дима подходит ко мне и крепко обнимает.
— Прости, Лен. Прости… — он целует меня в лоб, в висок, прижимает к своей груди, гладит волосы. Ощутив его запах, его тепло, я начинаю рыдать в голос. — Лен, не плачь, родная, не плачь, пожалуйста. Что мне сделать? Скажи, что мне сделать?
Я трясу головой, не видя из-за слез его лица.
Как бы я хотела все исправить. Как бы я хотела…
— Дима… Ничего не надо, — сглатываю, с трудом выдавливая слова. — Ничего. Тебя это не касается. Просто уходи. Уходи, пожалуйста.
— Если я уйду, тебе будет легче? — его голос едва слышен.
— Да тебе будет легче!
— Это не так. Лен, поверь, ты — все для меня.
— Ты не понимаешь?! — рычу на Диму, толкая в грудь. — Да приди ты в себя! О чем ты говоришь? Это же курам на смех! Одно дело — любить мать своих детей, женщину, которая принадлежала только тебе, а другое — ту, что носит чужого ребёнка! Когда ты успел стать таким святошей?! Но я и не жду от тебя такой жертвы! Мне самой сейчас не до этого! Знать бы как жить дальше! — мой голос срывается. Я опускаю голову и нервно смеюсь. — Поверить не могу, до чего я докатилась… — затем судорожно вздыхаю. — Дима, уходи. Не мучай меня и себя не мучай, — умоляю его.
— Нет. Я не могу тебя в таком состоянии оставить, — упрямится он.
