— Бабушка, ты нас слышишь?
Из ее горла вырывается хрип, я целую бабушку в щеку и присаживаюсь на колени, аккуратно беря ее руку.
Мама и Энни занимают другую сторону и делают то же самое.
— Она, наверное, еще не отошла от анестезии, — говорю тихо.
— Мне нужен…Чарли, — бормочет бабушка. Слова звучат невнятно, трудно понять, что она говорит, но я расслышала имя Чарли… и теперь это приобретает смысл.
— Мама, кто такой Чарли? — спрашивает Энни.
Вялая улыбка появляется на уголках бабушкиных губ:
— Он был не… ве… ро… ят…
Энни и мама смотрят друг на друга, не понимая, о чем она говорит, и меня наполняет чувство вины, ведь я знаю, но она просила меня молчать. Она просила держать записи у себя, видимо, есть причина, по которой не хочет, чтоб они узнали о них.
— Ты знаешь какого-нибудь Чарли? — мама задает мне вопрос.
— Нет, нет, я не знаю кто он. Никогда прежде не слышала о нем. Очень странно.
Бабушка пытается смеяться, но в ее горле будто застревает мокрота. Я сжимаю ее руку, давая понять, что понимаю, о чем она. Наверное, ее мысли путаются, ведь она просила ничего не рассказывать о дневнике маме или Энни, но все равно зовет Чарли снова.
— Как у нее дела? — я вздрагиваю от голоса Джексона, когда он заходит в комнату, — кажется, она приходит в себя? — не знаю, что ответить, потому что все это так ново для меня. Встаю на ноги и отхожу, чтобы он мог осмотреть бабушку.
— Амелия, как вы себя чувствуете?
Бабушка с трудом поднимает руку и двигает ею из стороны в сторону, пока губы складываются в небольшую ухмылку:
— Э… — бормочет она.
— Ну что ж, мы сейчас дадим вам лекарство, чтобы вы отдохнули, — говорит ей Джексон.
— Чарли, — снова произносит она.
— Ее сознание все больше путается, — шепчу Джексону.
— Амелия, можете сказать, какой сейчас год?
Ее глаза открываются чуть больше, она поворачивает голову на подушке, чтобы посмотреть на него:
— Что за глупые вопросы?
— Обычный вопрос, который мы иногда задаем пациентам.
Бабушка проводит рукой, убирая со лба седые пряди челки:
— Сейчас тысяча девятьсот сорок второй год, естественно.
— Бабушка, — влезаю я, боясь, что ее сознание действительно застряло в том времени, — сейчас две тысячи семнадцатый год.
— Ох, Эмма…такая шутница.
Джексон отходит от бабушки и кивком головы указывает нам следовать за ним из палаты. Когда мы выходим, он глубоко вдыхает, замирая на секунду, что успокаивает меня сильнее, чем собственное дыхание:
— Я назначу несколько тестов, чтобы посмотреть, были ли какие-то повреждения мозга во время последнего приступа. Честно говоря, не думаю, что дело в этом, но нужно точно вычеркнуть этот вариант. Я почти уверен, что такие изменения в сознании могли стать результатом инфаркта, и, затем, такое быстрое наступление второго ничем не улучшило ситуацию, — Джексон складывает руки перед собой и прочищает горло. Он прислоняется к стене, немного сужает глаза и сжимает губы, — как бы мне не хотелось просить вас троих об этом, но нужно избегать возможностей расстраивать ее, а это значит, до конца жизни подыгрывать ей. Очень важно сейчас сохранять ее пульс в нормальном ритме.
Нам нужно делать вид, что мы живем в тысяча девятьсот сорок втором году, все еще посреди Холокоста? Я даже не уверена, что она тогда была пленницей:
— Она знает мое имя, говорю Джексону, — это должно что-то значить, правда?
— Так и есть, — отвечает он, — значит, она и здесь, и там, одновременно в обоих временах, и об этом не стоит сейчас беспокоиться.
Я не думаю, что он понимает, насколько это не нормально для нее:
— Возвращение в те времена может причинить больше вреда ее сердцу, чем правда.
На некоторое время Джексон фокусирует внимание на мне, озабоченно смотря в глаза, словно это я его пациент:
— Думаю, все будет в порядке, нужно только дать ей время.
— Спасибо вам большое, доктор Бек, — произносит мама, — словами не выразить, как я благодарна за то, что наша мама в таких хороших руках.
— Не за что. Но моя смена как раз заканчивается, так что в реанимации до утра будет дежурить доктор Лейн. Она познакомится с вами, если вы все еще будете здесь, но, уверяю вас, Амелия будет спать в течение следующих двадцати четырёх часов, так что советую вам всем тоже немного отдохнуть.
— Мы пока немного посидим с ней, — говорит Энни, — спасибо вам еще раз, — она берет маму за руку и тянет ее назад в палату, где они пододвигают стулья и садятся рядом с бабушкой. На секунду мне хочется помолиться о том, что где бы сейчас ни находился ее разум, это все не так страшно, как я себе представляю.
— Если ты захочешь перенести сегодняшний вечер, я пойму, — уверяет Джексон.
