Мне нужна минута, чтобы подумать, не знаю, что делать сегодня вечером, куда идти. Либо ехать на квартиру к Майку забирать свои вещи, либо к маме, в свою старую комнату. Она ложится в восемь вечера, так что я не сильно помогу ей, сидя на кровати и занимаясь работой всю ночь. Наверное, мне нужно заняться делом, но в то же время мне хочется провести сегодняшний вечер с мужчиной, несмотря на то, что случилось сегодня.
— Думаю, мне не помешает ненадолго сбежать от собственной жизни, пусть всего на несколько часов.
— Без проблем, — Джексон почесывает затылок и изучает коридор. Он, кажется, смотрит куда угодно, но не на меня. Не похоже, что он правильно понял мои слова.
— Я имела в виду «да», мне все еще хотелось бы поужинать с тобой сегодня. В худшем случае, если что-то случится с бабушкой, я сразу узнаю, потому что буду с тобой? — натягиваю небольшую улыбку, чтобы он понял, что я шучу.
— Точно, я, наверное, лучшая компания на сегодня, — его плечи расправляются, а ямочки на щеках углубляются, — мне нужно несколько минут, чтобы переодеться и завершить смену. Встретимся в лобби минут через десять?
— Буду ждать там.
Приподнимаюсь на носочках, поворачиваю в сторону бабушкиной палаты, одновременно наблюдая за уходящим врачом. Возвращаюсь в комнату, где сидят мама и Энни с широко распахнутыми глазами и вопросительными выражениями на лицах.
— Мы правда слышали сейчас то, что мы слышали?
Поднимаю ладони в их сторону:
— Серьезно, у вас двоих сверхслух?
— Нет, просто вы разговаривали громче, чем вам казалось, отвечает мама.
— Ты идешь с ним сегодня на свидание? — уточняет Энни, сцепляя пальцы.
— Поблагодаришь меня позже, — выдавливает бабушка.
— О чем ты? — не понимает мама.
— Расскажу, как она уйдет. О, Эмма, не забудь найти Чарли, хорошо?
Останавливаюсь на мгновение, напоминая себе подыгрывать ей:
— Конечно, бабушка, — уверяю ее, забирая свою сумку.
— Повеселись, — наставляет мама, — только не гуляй допоздна. Я не буду спать в ожидании всех деталей.
Ничего не изменилось с тех пор, как я съехала от мамы, а ведь прошло уже как минимум пять лет. Ее жизнь до сих пор наполнена происходящими со мной событиями, от которых я сама не всегда в восторге.
Спускаюсь на лифте и сажусь на один из деревянных стульев в лобби. У меня всего несколько минут до того, как Джексон подойдет сюда, но, может, этого времени как раз достаточно, чтобы перелистнуть пару страниц из бабушкиного дневника.
Амелия
День 6 — Январь 1942
Прошла почти неделя после моего прибытия в «укрытие», но мы все еще ничего не знали о своем будущем. Нацисты к тому же сделали все возможное, чтобы оторвать нас от нашего прошлого, оставив лишь настоящее. Наши по-спартански устроенные бараки были переполнены грязными людьми, лежащими в испражнениях, моче и других результатах человеческой жизнедеятельности, моя мрачная реальность теперь состояла из отвратительного смрада мертвых тел и гниения.
Поспать из-за боли и страха удавалось лишь изредка, но я смогла провести несколько часов в покое, пока в одну из ночей нацисты не вломились в наше и так переполненное пространство, выламывая дверь и выкрикивая приказы. Они заставили всех проснуться и выстроиться вдоль кроватей. Понадобились все мои силы, чтобы суметь удержаться на ногах, но воспоминания о предупреждении Чарли хватило как раз на то, чтобы заставить себя двигаться.
Мои вещи были испачканы грязью и пропитаны ночным потом, от них пахло так же плохо, как и от пола и кроватей. Когда я неделю назад одевалась дома, я не могла знать, что эту одежду я буду носить в течение неопределенного времени. Я бы точно выбрала что-то удобнее, чем легкое шерстяное платье по фигуре.
— Сегодня вы начнете работать. Если вы на это способны, вам дадут задание. Если вы не сможете ничего делать, с вами будут разбираться отдельно.
Я терпеливо ждала, когда назовут мой номер, с трудом удерживая голову прямо, наблюдая, как трудоспособных обитателей моего барака собрали в группу и увели неизвестно куда. Должно быть, прошло не меньше часа, прежде чем я услышала номер, который стал моим клеймом, заменившим имя. Я подошла к нацисту, держащему списки, и молча ждала свое назначение.
— Меdica.
— Куда…
— Keine! — прокричал он. Я не говорила на немецком, но обрадовалась знанию хотя бы нескольких слов и выражений. Нацист указал на дверь, и я прошла через коридор на улицу, не до конца понимая, где находится медицинский барак.
Я шла так быстро, как могла, боясь, чтобы кто-нибудь не заговорил со мной. Было очень холодно, но солнце светило ярко. Оно высвечивало указатели, по которым я могла разглядеть правильное направление, хотя моим глазам понадобилось какое-то время приспособиться к свету после дней, проведенных в темных бараках. Идти пришлось недолго, вскоре я увидела смежный блок с надписью «лазарет». Снаружи уже стояла очередь других евреев, в большинстве матери с детьми.
Меня беспокоила близость к больным, поэтому я прикрыла нос и рот рукавом, пробираясь внутрь и обходя очередь справа. Многие бросали взгляды, скорее всего предполагая, что я пролезала перед ними, но все их вопросы отпали, когда меня за руку схватил немец, почти сбивая с ног:
— Что ты здесь делаешь?
— Меня назначили здесь работать, — сказала я, стараясь говорить твердо, а не слабо и неуверенно, как на самом деле себя чувствовала.
Он потянул за воротник моего платья, оттягивая так, чтобы был виден номер. Мама набила его там чернилами в прошлом году, когда нам всем выдали номера, вместе с желтыми звездами, чтобы носить на рукаве:
— Anzahl 242225, — прокричал он женщине, которая, судя по ее униформе, была медсестрой.
— Ja, — ответила она, взмахом руки подзывая меня к себе. Я снова прикрыла рукой лицо, подходя к женщине, сидящей за деревянным столом, на котором прямо перед ней лежала стопка бумаг. Ее темные глаза смотрели с угрозой, пока она изучала все мое тело. Затем она встала со стула и обошла стол, подходя ближе и уводя меня в угол комнаты. Она пропустила пальцы сквозь мои волосы, раздвигая пряди, вероятно, в поисках вшей:
— Волосы должны быть подняты и аккуратно убраны, — выплюнула она с сильным акцентом. После она вцепилась руками в мои щеки и начала крутить мою голову во всех направлениях, — раздевайся.
Я сглотнула и повернулась в сторону десятка людей, смотрящих на меня с расстояния в несколько метров. Ступор, вероятно, продлился дольше, чем мне показалось, потому что руки женщины начали яростно сдирать с меня одежду. Меня оставили обнаженной, на холоде, у всех на глазах. Будучи с детства воспитанной в скромности, что относилось и к моему телу, я чувствовала, как разрушаются мои границы и накрывает смущение. Я пыталась прикрыть интимные места насколько могла, но женщина быстро оторвала мои руки, заставляя поднять их наверх, пока изучала мое тело. Я закрыла глаза, избегая взглядов и стыда, который могли испытывать за меня другие. Скорее всего, здесь поступали так с каждым, но легче от этого не было.
Глаза были закрыты, я не видела происходящего вокруг, когда меня напугал тычок во внутреннюю часть руки. Резкая боль заставила открыть их, когда, не веря своим глазам, я увидела иглу, пробирку и пакет. Не спрашивая разрешения, они забирали мою кровь. В тот момент я поняла, что потеряла свою жизнь… абсолютно все. Собственное тело будто бы больше мне не принадлежало. Они не просто обращались со мной как с животным, они считали меня чем-то хуже стада на скотобойне. Вопросы рвались из меня, но мне начинало казаться, чем меньше я знала, тем больше у меня было вероятности уцелеть.
