— Вау, вы с сестрой все еще близки?
— Очень. У нее уже своя семья, и я стараюсь как можно больше общаться со своими племянниками.
Все, о чем я могу думать — он и есть идеальный мужчина: прекрасные манеры, красивая внешность, хорошая работа, ему действительно не безразличны другие люди, и он любит детей.
— Если ты скажешь, что еще и еврей, моя мама найдет раввина, который сегодня же нас поженит прямо в этой больнице, — слова вылетают, и я тут же жалею об этом.
«Это было грубо». Неважно, что говорят мама и бабушка о том, как хорошо бы выдать меня замуж за милого доктора-еврея, возможно, такие вещи стоит держать при себе.
— Хм, — ухмыляется он, — я не еврей, я католик… и немец, так что, послушав немного историй твоей бабушки, не уверен, что ты хотела бы узнать об этом, — он быстро переводит взгляд на меня, подмигивая, но его слова застревают в моем сознании.
Сейчас две тысячи семнадцатый год. Религия и происхождения не должны влиять на то, как должны складываться наши жизни. Майк еврей, и, учитывая, к чему привела наша совместная жизнь, могу точно сказать, что религия не будет влиять на мое решение относительно того, с кем мне быть.
— Это была шутка, меня совсем не волнует эта тема, но моя мама иногда может утрировать, — тихо смеюсь я, надеясь немного разбавить неловкость, которую создала.
— Вообще-то твоя бабушка уже знает, и не похоже, что ей есть до этого дело, — тихонько посмеиваясь, он прикрывает один глаз и отодвигается от меня, будто я его ударила, что я и не прочь сделать, зная, как все сегодня произошло. — Но вообще, пожалей бабушку, она хотела как лучше, — его слова напоминают мне о том, что нужно быть милой, несмотря на небольшие договоренности между ним и бабушкой.
«Он все-таки спас ее жизнь».
— Хорошо, сделаем вид, что мы оба были не в курсе нашего подстроенного свидания сегодня вечером, — сжимаю губы в линию, изо всех сил стараясь не улыбаться, но это очень тяжело сделать, глядя на него. — Ну что, куда едем, Прекрасный Принц?
— Я действительно прекрасный, правда?
— Ты и правда прекрасный, — с этим я, пожалуй, соглашусь.
— Ну, раз я почти ничего о тебе не знаю, ты женщина, предпочитающая официальные ужины, или тебе больше нравится что-то более непринужденное и веселое?
Я пробегаю пальцами вверх-вниз по кожаному сидению под своими ногами, думая над его вопросом. «Кто же я?» Наверное, я просто трудоголик, который не подходит ни под одну из категорий.
— Мне нравится пробовать что-то новое, но у меня часто не бывает возможности делать это, как бы не хотелось.
— Это не ответ на мой вопрос, но теперь мне интересно, почему человек не может наслаждаться жизнью настолько, насколько хочется?
— Я много работаю. Также много времени провожу в одиночестве и иногда забываю поесть, не то что изучать огромный мир вокруг.
— Тогда откуда ты знаешь, что любишь новые ощущения? — в его словах есть смысл.
— Наверное, это больше желание, чем действительность. Я выбираю что-то веселое. Мне нравятся вино и еда, но сегодня веселье звучит соблазнительнее.
— Моя девочка, — бормочет он, резко поворачивая в другую сторону. Видимо, он считал меня женщиной вина и ужинов.
Как сегодняшний день привел к такому завершению? Никогда в жизни я не могла бы предположить, что окажусь сегодня на свидании с другим мужчиной, тем более с таким хорошим парнем. Мама всегда говорила, что я кажусь людям незаинтересованной, словно мне не хочется знакомиться с новыми людьми и пересекаться с теми, кого не знаю. Я никогда не пыталась быть такой, но часто непреднамеренно веду себя тихо, потому что люблю наблюдать. Предполагаю, это проявляется творческая личность во мне, а еще шестилетние отношения, с которыми я все это время разбиралась.
Мы едем через город, уличные огни и дорожная разметка словно гипнотизируют, я чувствую себя необычайно расслабленной впервые за этот день. За окном дождь, и я наблюдаю, как капли создают водяную пелену, потерявшись в мыслях о бабушке и ее прошлом. Надеюсь, она предложила тому солдату — Чарли — идти куда подальше. Мне казалось, что ей была не интересна его история, пусть он и рассказывал о том, как насильно оказался на своем месте. Он, скорее всего, что-то замышлял. Может, она все еще зовет его по имени, потому что хочет отомстить за то, что он был одним из мучителей в лагере.
«Я бы так сделала». Могу представить, как эта мысль преследует меня всю жизнь.
— Пиво или вино? — Джексон прерывает беспорядочный поток моих мыслей.
— Пиво, — отвечаю, разворачиваясь к нему.
Он выглядит впечатленным, когда сжимает губы:
— Светлое или темное?
— Темное, — отвечаю, не думая — не большой фанат крафтового пива, но мне нравится терпкий вкус хмеля.
— Все, возможно ты слишком идеальная для меня, так что не уверен, что у нас что-то получится, — он иронически вздыхает.
Мы заезжаем на парковку под знак, на котором светится шар для боулинга. Пока Джексон паркуется, дождь резко прекращается, будто кто-то закрыл кран. Я даже вижу несколько звезд, просвечивающих сквозь плотные облака.
— Как раз вовремя.
Я сама открываю дверь, хотя вижу, как он обходит машину.
— Мне только нужно взять кошелек из сумки.
Отодвигаю кресло и наклоняюсь на заднее сиденье, где лежит моя сумка, достаю маленький кожаный клатч и надеваю через плечо, чтобы он висел по диагонали.
Мы идем рука об руку, и, обойдя здание, заходим в главный вход, где нас встречают звуки танцевальной музыки, сотни плазменных телевизоров и еще больше светящихся огней.
— Какой у тебя размер ноги? — спрашивает он.
— Тридцать семь с половиной, — отвечаю я, — а у тебя?
— Я разберусь, не волнуйся.
Я пытаюсь пошутить, и он либо подыгрывает, либо слишком серьезно воспринимает это свидание.
