Амелия

4 года спустя – Август 1947

Я все еще люблю тебя, Чарли. Я много лет ждала, надеясь, что ты найдешь меня, но, увы, пришлось идти дальше с вечной тоской в сердце. Мне нужна новая жизнь, хотя я по-прежнему пытаюсь отпустить боль, которая может съесть меня живьем. Вселенная словно не хотела, чтобы мы были вместе, а когда борешься с запретным, всегда остаешься в проигрыше. Несмотря на свое отчаяние, я благодарна Богу за те подарки, что он мне дал — двух прекрасных дочерей. Одна из них очень похожа на тебя. Она твоя, Чарли. Я вижу тебя в ней каждый раз, когда смотрю в эти прекрасные голубые глаза. Я буду воспитывать обеих наших девочек с той же любовью, что и ты. Самое главное — я никогда не позволю ни одной из них испытать настоящую боль, которую мы с тобой пережили. Я укрою их от бед и подарю им самую лучшую жизнь, какую только смогу. Знаю, если ты наблюдаешь за нами, ты будешь мною очень гордиться.

Никто и никогда не прочтет написанные мной слова. Мои воспоминания будут жить в коробке под моей кроватью, как чудовища, которые грозятся вылезти в темноте. Только я знаю, где спрятаны эти воспоминания, и если велю им уйти, то они больше не смогут причинить мне вреда. Ты — единственное воспоминание, за которое я буду держаться, Чарли. Пока дышу, я буду верить, что увижу тебя снова, здесь, на земле, или на небесах. Ты есть и всегда будешь любовью всей моей жизни.

Чарли

— Проходите, сэр. Ваше место здесь, — сообщает джентльмен, по всей видимости, кондуктор. Он любезно помогает мне донести сумку и размещает ее в верхнем отсеке над креслом.

Я устраиваюсь на мягком синем сиденье рядом с парнишкой, который, кажется, путешествует один. На нем дорогие наушники, на коленях лежит телефон, и он выглядит немного скучающим. Уверен, он не понимает, как ему повезло наслаждаться роскошью поезда, если сравнивать с теми, какими они были во времена моей молодости. Сомневаюсь, что он вообще способен представить, что такое поездка на поезде для участников Второй мировой войны.

— Люблю поезда, — говорю я парню, полагая, что он все равно меня не слышит. Его взгляд устремляется в мою сторону, на мгновение изучая меня. Неожиданно парень поворачивает голову, чтобы рассмотреть меня получше, но я не удивлен выражению его лица — на нем явно читается раздражение, и он быстро опускает глаза на свой телефон. Наверное, на меня не так уж интересно смотреть, но я так просто не сдаюсь.

— Знаешь, раньше я ездил на поездах, потому что это лучшее место, чтобы наблюдать за людьми, — делюсь я со своим юным соседом, видя, как он сдвигается в сторону, испытывая явный дискомфорт. Теперь он выглядит еще более раздраженным. — Я рассматривал пассажиров, чтобы найти конкретную женщину. Подумал, что если буду ездить на поезде достаточно много раз, то в конце концов встречу ее. Ты знаешь, что каждый день через Центральный вокзал проходит семьсот пятьдесят тысяч человек? Можешь себе это представить?

Вместо ответа мальчик нажимает кнопку громкости на своем телефоне, вероятно, увеличивая звучание музыки, а затем отворачивается к окну.

— Самое ироничное в моих путешествиях на поездах то, что в итоге я встретил женщину, которую искал, в небольшом аэропорту Род-Айленда — самого маленького штата этой страны. Каковы вообще шансы на такое?

Не получив ответ, я решаю оставить бедного парня в покое на несколько минут. Знаю, я причиняю неудобства, но он даже не догадывается, что к концу поездки будет просить меня рассказать еще что-нибудь.

Амелия. Ее имя до сих пор вызывает у меня улыбку, но также и глубокое чувство тоски, хотя это всего лишь мысли, безмолвно проносящиеся в моей голове. Я испытываю непроходящую горечь с тех пор, как вчера получил весточку от ее внучки. Амелии девяносто два года, и, хотя дожить до такого возраста — это достижение, трудно смириться с мыслью, что она покинет эту землю, так и не прикоснувшись к моим губам еще раз. Мне почти стыдно за эти мысли, но их невозможно контролировать. Не проходит и дня, чтобы я не думал о ней. Не проходило ни ночи, чтобы она не снилась мне. Я знаю, что поступил правильно, не вмешиваясь в ее жизнь, но как же больно осознавать, что нам так и не посчастливилось быть вместе. И пусть годы пролетели как один миг, все это время я не мог смириться с мыслью, что больше никогда не смогу заглянуть в глаза Амелии или прикоснуться к ее милому лицу. Я никогда не пытался связаться с ней, потому что не хотел быть эгоистом. Однако теперь мне не нужно чувствовать себя виноватым, поскольку меня попросили прийти.

— В тот день, когда я увидел Амелию, женщину, о которой я говорю, в аэропорту, с ней были две маленькие девочки, одна с темно-каштановыми кудряшками, другая — с длинными светлыми волосами. Они умоляли ее купить конфеты в магазине аэропорта, причем обе одновременно. Я сидел в отдалении, в зоне ожидания у выхода, и просто наблюдал за ней. Уступив своим дочерям, она откинулась на спинку кресла, глубоко вздохнула и улыбнулась. Я увидел счастье на ее прекрасном лице.

Мальчик бросает на меня взгляд и вынимает наушники из ушей.

— Любите поболтать? — спрашивает он. Должно быть, его голос только что начал меняться, потому что для его возраста он прозвучал весьма глубоко. Мне стало интересно, почему он путешествует один. Может, он навещал семью или убегал?

— Когда я перестаю говорить, начинаю много думать, а это никогда не приносит ничего хорошего. Разговоры очищают душу.

— В этом есть смысл, — соглашается он, что меня удивляет.

— Так что, хочешь узнать, подошел ли я к ней и заговорил? — спрашиваю я его.

Мальчик пожимает плечами.

— Думаю, да. — Он ведет себя так, будто ему все равно, но я чувствую, ему интересно, к чему приведет эта история.

— Я не решился подойти к ней сразу. После столь долгих поисков мне хотелось подумать, как лучше поступить. Спустя несколько минут наблюдения рядом с ней присел хорошо одетый мужчина, которого я принял за мужа Амелии. Мужчина оказался обаятельным, и она счастливо улыбалась, пока они разговаривали. Я помню, как он сказал что-то, рассмешившее ее, а потом они занялись чтением своих журналов. Один раз она толкнула его локтем, чтобы показать картинку в журнале, который читала, и он хихикнул в ответ. Она была счастлива. Это было очевидно. Когда их дочери вернулись из магазина, они обняли и поцеловали каждую девочку в щеку, после чего сестренки уселись на лавочку и стали есть свои конфеты. Семья выглядела воплощением идеальности. Я позавидовал мужу Амелии, ведь у него было все, о чем я всегда мечтал. Несмотря на все время, потраченное на ее поиски, я почувствовал облегчение, узнав, что она счастлива и здорова. Казалось, это было то завершение, которое позволяло мне жить дальше. Не нужно было больше гадать о ее судьбе.

— Вы даже не поздоровались? — удивляется парень.

— Нет, я этого не сделал, и знаешь почему?

Он в замешательстве качает головой.

— Почему?

— Если бы я подошел к Амелии, все ее воспоминания, как плохие, так и хорошие, тут же вернулись бы, а я не хотел для нее такого. Она перенесла ужасные вещи, но, судя по всему, ее жизнь была хорошей. Хотя я и желал всегда стать частью этой жизни, я чувствовал себя вполне удовлетворенным, зная, что ее мечта сбылась.

— Я бы подошел к ней, — замечает мальчик. — Что, если она была счастлива лишь до некоторой степени?

— В некоторой степени? — уточняю я.

— Да, как моя мама делала большую часть моей жизни до прошлого года.

Развод. Бедный ребенок. Уверен, ему должно быть тяжело.

— Развод? — спрашиваю я, чтобы подтвердить свою догадку.

— Да, я сказал маме, что если она хочет быть счастливой, ей нужно уйти от моего отца и начать жить собственной жизнью. — Я ошеломлен его словами. Он такой зрелый и рациональный для столь юного возраста.

— Ты очень умный парень.

— Я просто знаю, что не хотел бы вырасти несчастным человеком, — объясняет он. — Вот почему я бы подошел к этой женщине.

— Я не был несчастен, — поправляю я его.

— Вы позволили какому-то другому парню быть с вашей женщиной? Не думаю, что это сделало бы меня очень счастливым, — хмыкает он.

— Сколько тебе лет, сынок?

— Пятнадцать, — отвечает мой сосед, расправляя плечи, чтобы казаться немного выше.

— Ах, так ты только начинаешь встречаться с девочками? — спрашиваю я его.

Он снова пожимает плечами.

— Э, девчонки в моей школе вроде как су... они заносчивые.

— Понимаю. Большинство женщин вели себя так и в сороковые, но не моя Амелия. Она была такой милой.

— Где вы познакомились? — мальчишка задает вопрос, который заставляет мое горло сжиматься всякий раз, когда он звучит, даже спустя семьдесят четыре года. Я не считаю нужным скрывать свою историю, но с годами обсуждать ее стало ненамного легче.

— Во время Второй мировой войны в концентрационном лагере.

Предполагаю, что в свои пятнадцать лет он уже успел узнать о Холокосте на уроках истории, и, скорее всего, именно поэтому у него отпадает челюсть.

— Вы пережили Холокост? — спрашивает он, глядя на меня так, словно я живой призрак.

Я смотрю в окно на размытые деревья, мимо которых мы проезжаем, улучаю момент, чтобы избежать зрительного контакта, пока признаюсь в правде.

— Я был одним из плохих парней, — отвечаю ему.

— Вы были наци... нацистом. — Это слово произнесено как будто ругательство... оскорбление. Так и должно быть; правда причиняет боль, независимо от того, выбирал я этот путь или нет.