— Когда я скажу, ты должна бежать как сумасшедшая. Ты поняла?
— Конечно, — согласилась я, зная, что не в состоянии бегать так быстро, как раньше. Я уже перешла грань недоедания, и в моем теле почти не осталось мышц. Мне постоянно казалось, что легкие развалятся, если я пройду от одного блока до другого, не говоря уже о беге на неизвестное расстояние в безопасное место.
Похоже, сирена на время стихла, но если ищут именно нас, уверена, они не откажутся от поисков так просто.
— Посмотри, нет ли под сиденьем карты, — попросил Чарли.
Я потянулась под сиденье и нашла атташе-кейс. Вытащить его было нелегко, но, достав его, я с удовлетворением обнаружила, что на застежках нет замков. Открыв кейс, нашла стопку бумаг и сложенную карту.
— Есть, — воскликнула я. — Карта.
Если Чарли не знал, куда нам ехать, то я не смогу помочь, не выяснив наше местоположение. Я развернула карту и стала искать Терезинштадт. К счастью, я быстро обнаружила его, хотя при свете газовых фонарей, мимо которых мы проезжали, было трудно что-либо разглядеть.
— Куда мы едем? — спросила я.
— Цюрих, — объявил он.
— Чарли, это займет почти целый день в пути, если не останавливаться, а мы в угнанной машине, — напомнила я ему.
— Я знаю, Амелия, но какой у нас еще выбор?
— Нам нужно найти другую машину, — предложила я ему.
— Согласен. Просто я не люблю воровство, — отозвался он.
— Тебе еще меньше понравится тюрьма или казнь, — возразила я.
Чарли продолжал испуганно вглядываться в зеркало, пока мы удалялись от густонаселенного района.
После нескольких часов езды бензин в баке заканчивался, и было трудно сказать, как далеко мы находимся от австрийской границы.
— Придется идти пешком, — рассудил Чарли.
— Мы должны ехать, пока в машине есть бензин, — возразила я.
— Я просто не хочу приближаться к границе на этом приметном автомобиле.
Я взглянула на Люси, которая все еще крепко спала, и представила, как тяжело нам придется. Вскоре мимо нас все чаще стали проезжать машины, и мы поняли, пора избавляться от улик, не говоря уже о том, что бензин на исходе. Чарли свернул в поле с высокой травой, которая почти скрыла машину, хотя я подозревала, что при дневном свете она все равно будет видна. Впрочем, я надеялась, что к тому времени мы уже уедем далеко.
С Люси на руках я выскочила через заднюю дверь в густую траву. Чарли нежно обнял меня, помогая подняться к главной дороге, где нас неожиданно выхватила пара фар, когда мы переходили дорогу. Не говоря ни слова, мы бросились бежать, направляясь в густой лес.
Мы не успели далеко уйти, как вдалеке послышался мужской крик.
— Эй, вы там!
Чарли схватил меня и тянул за собой, пока мы не углубились в лес. Мы бежали до тех пор, пока не выбились из сил. У меня отказали ноги, Чарли попытался поднять меня, но я больше не могла стоять, особенно с Люси на руках.
В лесу не было тропинки, и я надеялась, что с темнотой, скрывающей наши следы, нас будет трудно найти. Шанс, что в проезжающей мимо машине оказался нацист, который мог знать о нашем побеге, был не столь велик, как нам казалось, но мы не могли рисковать.
— Эй! — снова послышался голос.
— Черт возьми, — прошептал Чарли. — Он гонится за нами. — Чарли потащил нас к широкому дереву, и мы прижались к нему спинами. — Молчи. — Я знала, что говорить нельзя.
Однако Люси не понимала, и с ее губ сорвался тихий вскрик. С момента нашего бегства из лагеря это был первый звук, который я услышала от нее.
— Ш-ш-ш, — попыталась я успокоить ее. — Тише.
Я нежно покачивала ее на коленях, а Чарли мягко перебирал пальцами ее тонкие волосы.
— Ш-ш-ш, — повторял он за мной. — Все хорошо, малышка. Мы будем хорошо о тебе заботиться. Я обещаю.
— Куда вы подевались? — снова раздался голос, но из-за большого количества деревьев, от которых отражался звук, было трудно определить направление.
Плач Люси становился все громче, она тянулась к моей шее. Должно быть, она голодна или у нее намокла попка, поэтому я осторожно закрыла ей рот ладонью, избегая носа.
— Ш-ш-ш, ш-ш-ш. — Наши усилия не прекращались.
— Вы солдат, — проговорил мужчина. — И у вас пленница. А машина у вас тоже краденая?
Я смотрела в глаза Чарли, а он — в мои. Не знаю, думали ли мы об одном и том же, но было очевидно: этот мужчина не хотел сдаваться, и скоро наступит рассвет.
Эмма
Я дочитываю последние слова, а в душе все сильнее нарастает боль за бабушку — и за то, что ей пришлось пережить тогда, и за то, что бабуля переносит сейчас. К счастью, я знаю, что она каким-то образом спаслась тогда, много лет назад, и мне не терпится узнать, как это произошло.
В коридоре слышен топот ног, сопровождаемый прерывистыми вздохами, и я предполагаю, что это мама. Бег прекращается, вероятно, когда ее направляют во временное пристанище, которое в больнице называют комнатой ожидания.
Дверь открывается, и я кладу дневник обратно в сумку, чтобы избежать вопросов, так как бабушка просила меня держать его в тайне, и я начинаю понимать, почему.
