А если получится, то… тоже не представляю. Во рту пересыхает от одной мысли, что сегодня у меня в животе окажется ребёнок Воскресенского.
Разве можно к такому подготовиться?!
Перед дверью кабинета резко останавливаюсь и делаю очередной глубокий вдох и выдох. Вся процедура переноса эмбриона в полость матки занимает пять минут. Мне кажется, это будут самые долгие пять минут моей жизни.
Заношу кулак над дверью, чтобы постучать, но не успеваю, потому что она вдруг резко распахивается и передо мной возникает огромная фигура Воскресенского. Вот уж кого, а его я никак не ожидала здесь увидеть. От неожиданности делаю шаг назад и оступаюсь, отчего меня тут же начинает клонить в сторону, но Воскресенский успевает подхватить меня рукой за талию и быстро прижать к себе.
Запах знакомых духов мгновенно заполняет лёгкие, а сердце, которое и так с самого утра было неспокойно, начинает колотиться ещё быстрее, отдавая тяжёлыми ударами в грудь человека передо мной.
— Эм… д-доброе утро, — бормочу на выдохе.
Это всё, что мне приходит в голову. Мы не виделись всё это время. Вообще ни разу. И, может, это прозвучит глупо, но я по какой-то причине ощущаю укол обиды внутри, ведь он ни разу не поинтересовался у меня лично, как идёт подготовка к ЭКО.
Конечно, Комарова мне без конца твердила, что он звонит чуть ли не каждый день, но... это ведь ей, а не мне.
Хотя, с какой-то стороны, так даже лучше. Тем более, что суррогатная мать и клиент вообще не должны общаться и как бы то ни было контактировать между собой. Но моя логика, видимо, окончательно вышла из чата, если я как полная идиотка, без конца вытягивала голову в коридорах отделения, инстинктивно ища его взглядом, выглядывала в окно, в надежде увидеть знакомый чёрный джип.
Но он так ни разу и не появился. А сегодня Воскресенский здесь собственной персоной. Разумеется, ведь меня непосредственно ждёт то событие, к которому мы готовились всё это время. И после которого у нас останется всего две недели, чтобы понять, получилось или нет.
— Снова не смотришь по сторонам, — скользящим движением убирает руки с моей талии. — Скоро тебе придётся ходить как можно осторожнее.
Говорит так уверенно, будто у него вообще нет сомнений, что процедура пройдёт успешно, и я забеременею. Это странно, учитывая количество прошлых неудачных попыток. У меня вот такой уверенности нет от слова совсем.
— Простите. Я просто немного... — зависаю, пытаясь вспомнить нужное слово. Господи, все мысли из головы вылетели!
— Волнуешься, я понял.
Вместо ответа, просто молча киваю. Мне кажется, или Воскресенский чем-то недоволен, судя по хмурому выражению лица, которым он меня оглядывает?
Хотя, о чём это я, этот мужчина всегда так смотрит. А хмурый вид, сведённые у переносицы брови и неразговорчивость — вообще его перманентное состояние.
Не знаю почему сейчас злюсь на него из-за этого. Возможно, потому что у меня от страха ноги буквально подкашиваются и голова кружится так, будто я только что слезла с центрифуги. Сегодня я в первый раз в жизни должна буду забеременеть. И сделает со мной это не любящий муж в нашем общем семейном ложе, а медицинский сотрудник в резиновых перчатках на холодном гинекологическом кресле. Эта мысль весь месяц не давала мне покоя, а будущий отец этого самого ребёнка даже не может хотя бы немного помягче смотреть на меня в этот момент.
— Всё получится. Главное, после процедуры соблюдать все рекомендации врача, — убирает руки в карманы военных штанов, опускает взгляд вниз и фиксирует его на моём животе.
Машинально хочется прикрыть его руками, потому что я не понимаю, зачем он вообще туда смотрит. Там никого пока нет. А возможно и вообще не будет…
Снова мысленно одёргиваю себя от негативных мыслей и пытаюсь натянуть на лицо что-то похожее на улыбку. Хотя, по факту, получается скорее нервный паралич…
— Да. Это безусловно. Предписания врачей играют важную роль… Кстати, спасибо за деньги. Ну в смысле за аванс, который вы мне перевели, — выпаливаю и тут же краснею, потому что не совсем понимаю, уместно ли обсуждать вслух материальную сторону нашей сделки. Но не поблагодарить всё же тоже не могу, учитывая, что Воскресенский вообще мог ничего не платить мне до того момента, пока не подтвердится беременность.
— Не за что. С братом всё нормально?
— Да. Они с мамой улетели несколько дней назад и Вадика уже начали готовить к операции. Сказали, что это займёт около двух недель, так что к этому моменту мы как раз узнаем, получилось ли у нас с вами… ну…
— Я понял, — перебивает меня Воскресенский, к великому облегчению, освобождая меня от необходимости проговаривать эти вещи вслух.
Не знаю, почему я ощущаю такую тягучую странную неловкость. Даже разговор как-то не клеится. То ли это от того, что мы давно не виделись, то ли потому, что сейчас, в этом самом кабинете, в моё тело поместят фактически будущего ребёнка этого мужчины. А может, от того, что он стоит слишком близко и смотрит в своей привычной манере, прожигая насквозь.
В голове мелькает идиотская мысль, что я скучала.
Ну вот что за бред? Почему я вообще по нему скучаю? Технически, он ведь чужой мне человек. И вряд ли... тоже скучал.
— Алиса, детка, ты уже подошла? — напряжённое молчание прерывает выглядывающая из кабинета Ирина Дмитриевна, и в следующий момент Воскресенский сдвигается в сторону, пропуская её в коридор. — Молодец, что вовремя. Ну как настрой?
— Ну… эм… я немного нервничаю, если честно, — перевожу взгляд с Воскресенского на сияющую улыбкой Комарову.
И чему она так радуется, не понимаю? На мой взгляд, всё это мероприятие вообще очень рисковое. Никаких гарантий положительного исхода нет, тем более учитывая, что попытка, как говорила сама же Ирина Дмитриевна, осталась только одна. Кстати, почему одна, я так до сих пор и не поняла. Ведь яйцеклетка же будет взята от донора, как я понимаю. Раз у Воскресенского нет жены…
— А вот нервничать не стоит. Организму будущей суррогатной мамы необходимы только положительные эмоции. К тому же, я почему-то уверена, что в этот раз всё точно пройдёт хорошо и нас непременно ждёт благополучная беременность, — продолжает улыбаться Комарова, ободряюще сжав на мгновение моё плечо. — Ну что ж, нам пора. В манипуляционной уже ждёт эмбриолог. Для подсадки всё готово, так что не будем терять времени.
— А вы что, тоже… с нами пойдёте? — округлив глаза, смотрю на Воскресенского, когда он направляется к нужному кабинету вслед за Комаровой.
— Ну естественно. Обычно мужчина присутствует при зачатии, тебе так не кажется?
— Я… эм… н-наверно.
— Точно. К тому же мне же надо всё проконтролировать.
Что сделать?! Проконтролировать?! Мне кажется, или он действительно так сказал?!
— Вы… сейчас серьёзно? — вскинув брови растерянно всматриваюсь в невозмутимое лицо отца своего будущего ребёнка.
— Более чем. Я должен всё проверить. Что, куда и как будут вводить, — снова окидывает меня непроницаемым взглядом, после чего кивает в сторону кабинета. — Ты иди пока, начинай готовиться. Я покурю и приду.
— Вы не курите… — успеваю прошептать себе под нос за секунду до того, как он открывает передо мной дверь, в которую уже вошла Комарова и подталкивает вперёд.
Сказать, что его слова вызвали у меня шок, это ничего не сказать. Я в самой настоящей панике. Что значит, будет смотреть что, куда и как вводят?!
Я конечно изначально понимала, что у нас будет не стандартный договор, учитывая все обстоятельства и тот факт, что я и сама, мягко говоря, не попадаю под стандарты сурмам, но… не до такой же степени!
Чувствую, как в ту же секунду и без того тарахтящее сердце, начинает барабанить на вылет. А ладони потеют так, что их можно смело выжимать.
Судорожно пытаюсь вспомнить, было ли в договоре хоть что-то о том, что заказчик будет присутствовать при проведении процедуры, но по итогу оказывается, что большая часть прописанных там пунктов вообще вылетела у меня из головы.
— Алиса, детка, ну что ты застыла там на пороге? — выводит меня из транса нетерпеливый голос Комаровой. — Да не переживай ты так, процедура быстрая и безболезненная. Раздевайся за ширмой и ложись в кресло.
Кидаю взгляд на практически просвечивающую ширму, тут же представляю, как сейчас сниму там штаны и бельё и в таком виде сяду в гинекологическое кресло, и понимаю, что не могу сдвинуться с места. От паники у меня ноги словно к полу приросли.
— Ирина Дмитриевна, я… хотела спросить. Во время процедуры, Игорь Сергеевич, он… где будет стоять? — спрашиваю, нервно оттягивая воротник рубашки.
— Стоять? — надев медицинские перчатки, вопросительно смотрит на меня Комарова.
— Ну да. Просто, я хотела бы знать заранее, чтобы, как-то…. подготовиться. Он же сказал, что должен лично убедиться, ну… что мне всё правильно… ввели, — чувствую, как после этих слов лицо и шея становятся пунцовыми и начинают гореть так, будто я только что сунула лицо в костёр.
Но больше всего поражает то, что Комарова, смотря на мою реакцию, начинает улыбаться ещё шире. Никогда бы не подумала, что чья-то улыбка может настолько меня раздражать. Но в данный момент так оно и есть. Меня действительно раздражает то, как широкого Ирина Дмитриевна растягивает ярко накрашенные губы, хотя бы потому, что я вообще не понимаю, что здесь смешного!
И в тот момент, когда я уже практически готова к тому, чтобы развернуться и выйти к чёртовой матери из этого кабинета, Комарова вдруг ловит меня за руку и мягко сжимает запястье.
