— Справедливости! Я требую Справедливости! — глаза застилала кровавая пелена, -
— Именем убитой любимой! — горло перехватило, но он выдохнул и эти слова:
— Именем опозоренной сестры! — и выдернул меч из ножен:
— Пусть свершится правосудие! И да не останется здесь кровника, который вернёт долг! И да примет Всевышний жертву!
Я сидела в своём шатре, ослепшая и оглохшая. Под веками до сих пор плясали огненные круги.
В ушах набатом грохотало сердце.
Отец никогда не наказывал меня за непослушание, но лучше бы наказывал. Наказание выдержать зачастую было бы проще.
Сквозь накрывший меня ужас в мозг просочилась мысль, — а если я ослепла навсегда? И страх, как когда-то в детстве, накрыл меня ледяной волной.
Периодически в моей жизни случались события, выходящие за рамки обычной скучной рутины.
Как-то утром, племя, на входе в стан, встречало возвращавшихся после Ритуала. Новых Хавартов. Рабов и пришлых, которые прожив год в стане, решили стать частью народа. Тех, кто принял Свет.
Отец шёл первым, опираясь на посох.
Последним шел Врачеватель, держа под руку мужчину, глаза которого были закрыты полоской ткани.
Мы, дети, увидев их еще издалека, в нетерпении приплясывали возле ворот. За стан нам ходу не было.
Вечером должен был состояться праздник объединения племени, и мы встречали новых соплеменников, как героев. Сегодня вечером Вождь будет давать им Имена.
Я бросилась к отцу, обнимая его и хватаясь за край его ритуальных одежд; засмеялась, показывая пальцами на странного человека:
— Отец, зачем вы ему глаза завязали? Как же он будет ходить? Он же так ничего не видит!
Отец посмотрел на меня сверху вниз и погладил по голове,
— Все наоборот, — сказал он.
— Глаза не видят, поэтому и завязаны.
Я все еще не понимала,
— Почему, отец? Почему не видят? — отец грустно вздохнул:
— Потому что они увидели сразу слишком много.
— Какой глупый! Он ослеп от этого? — воскликнула я, — И зачем нам слепой? Почему вы его не оставили пустыне, если он не принял Свет?
— Он принял Свет, родная, — отец прижал меня к себе, — Но нельзя взять больше, чем можешь унести. Нужно было вовремя закрыть глаза.
— Отец, ему можно как-то помочь?
— Врачеватели попытаются, но это не в руках людей. Глаза его целы, — отец задумчиво перебирал мои кудряшки,
— То, что он увидел, закрыло всё. Увидев единожды, — развидеть нельзя, — он опять вздохнул, — Слава, Милосердному, что душа не сгорела!
А потом заглянул мне в глаза своим сияющим взглядом,
— Пойди-ка, прибери в его шатре, чтобы ему было там удобно, когда он вернется после лечения.
Я не поняла, — А как я пойму, что ему удобно, а что нет? И почему я? Я не хочу! Сколько мне там нужно убираться? Это наказание? Когда я могу вернуться?
Отец усмехнулся, — Нет на свете наказаний. Есть лишь не сделанные вовремя исправлена. Ты сама это скоро поймешь. А вернешься, как только захочешь.
К шатру, который стоял на краю стана, в месте, отведенном для новых Хавартов, меня привёл Рам.
Привёл и сел на циновку под навесом.
— Рам, ты что, не поможешь мне? — спросила я возмущенно.
— Не-а, — ответил старший брат, — Ты же знаешь отца. Он сказал, что помочь должна ты. Значит это должна быть только ты.
Мальчик сорвал травинку, сунул в рот, располагаясь поудобнее. — Я подожду тебя.
— Но я же маленькая!
Рам удивленно поднял бровь, — Тебе почти десять, Дара! И вчера ты сбежала купаться в пустыню! В тот водопад, про который никому не рассказываешь. Кстати, неделю назад его там не было! — он почесал за ухом,
— Так что вперед! Отец же сказал, — вернешься, когда захочешь, — Рам уже вытянулся на циновке, — Не трусь! Я уверен, что это будет быстро.
Снаружи шатер был совсем маленький. Жилище на одного. Ну что там прибирать? Очаг, лежанка, место для еды?
