Дочь подняла глаза, улыбнулась вымученно,
— Не думаю, что это хорошая идея, отец!
— Какая именно?
— Праздник.
— Почему? Твои братья уже два дня на охоте. Должны были вернуться еще вчера вечером.
— Дарин с ними?
— Да, он очень хотел поймать к твоему возвращению дикую козу. Ты же любишь козлятину.
— Козлятину… — слезы побежали по ее щекам, — Коза, наверное, будет. Хорошо, что не та, которую я отпустила…Коза будет. А праздник вряд ли.
Отец, наклонившись, провел пальцем по ее щеке, стирая влагу,
— Ну, что за глупости? Это твое состояние на тебя так действует. Твоя мама во время беременности тоже всегда была очень чувствительной, — голос его прервался.
Дара схватила его за руку, прижалась к ней щекой,
— Я так скучала, отец!
По его щекам покатились безмолвные слезы; он застыл, прижимая к себе ее голову.
— Я так хотел, чтобы у тебя все было хорошо, моя Йошевет!
Она улыбнулась сквозь пелену,
— Это и было хорошо, отец. Но как ты можешь? Ты, признающий идеальность строения всего мира! Как ты можешь не принимать то, что уготовано мне?
Вождь стоял не двигаясь, гладя её по волосам,
— Я всего лишь человек, Йошевет. Всего лишь человек.
Я лежала в шатре, вновь и вновь прокручивая в голове события последних месяцев. Как много всего произошло! И как мне к этому относиться? Иногда я снимала браслет князя, проводя пальцем по меткам на руке. Черная полоса не потускнела, не закрылась белой. Казалось, они все больше и больше переплетались, образуя равномерный узор. И я знала, что это значит.
Шкуры, выделанные Хаэлем, которые Лохем свалил на циновку под навесом, я занесла внутрь, и теперь валялась на них бездумно вертя в руках кинжал, что уже входило у меня в привычку, то доставая его из ножен, то снова пряча. Ножны эти, сделанные Краем, походили на небольшой изящный мешочек, изогнутый с одной стороны, точно по форме ножа, в который был вставлен осколок солнечного камня. Мне их принес Лохем, подвесив на небольшой кожаный пояс. Внезапно, привлеченная шумом, я села. Что бы это могло быть? Встала, прицепила кинжал к поясу, отодвинула полог.
К шатру отца, где под навесом сидели мужчины, приближались Гарон с Рамом, в окружении ребятишек. Между мужчинами, привязанная к шесту за ноги, болталась туша козы. В руках Рам нес тряпку.
Я опрометью выскочила из шатра, бросаясь им наперерез, нарушая все правила, крикнула раньше, чем отец успел открыть рот,
— Где Дарин?
— И тебе здравствуй, сестра, — мужчины остановились, уставившись на мой живот,
— Ты беременна? — Гарон почесал нос
— Значит Дарин не обманул? — Рам выглядел растерянным.
— Где он?
Мужчины опустили свою ношу на землю, подошли к шатру вождя.
Гарон нахмурился, — Не нужно было брать его с собой. Не охотник он. Мы оставили его сторожить припасы. А когда вернулись, — нашли лишь кусок его рубахи, — брат протянул отцу окровавленную тряпку.
— Возможно горный лев утащил его, — Рам стоял, опустив голову.
Ноги мои подкосились, и я осела на землю рядом с тушей козы. Слезы хлынули из глаз.
Лохем подскочил ко мне, поднимая меня на ноги,
— Нет, нет! Ни в коем случае! Не волнуйся! Он найдется! Обязательно найдется! — и повел меня в шатер.
Я забилась в его руках, закричала дико, разворачиваясь к братьям, — Вы злодеи! Вы всегда ему завидовали! Как вы посмели поднять руку на брата?
Вождь поднялся на ноги, — Уведи ее отсюда Лохем, — она не в себе.
Я вывернулась, бросилась перед ним на колени,
— Открой глаза, Вождь! — и закричала, показывая на тушу козы,
— С проси их, когда убита эта коза, и почему у нее стреножены ноги?
Отец стал чернее тучи. Потом рявкнул, — Лохем! Я сказал, — убери ее отсюда!
Воин подхватил меня рыдающую на руки, понес к моему шатру,
