Барри отошел, к пострадавшему приблизились двое санитаров с носилками, одетые в синюю форму с серебряными пуговицами. Тот, что был повыше ростом, обратился к доктору О’Рейли:
— Вам известно, что произошло?
— Он попал в аварию, когда ехал на мотоцикле, и ударился головой. Некоторое время был без сознания, но уже пришел в себя.
— Ясно. — Санитар ослабил свой тугой галстук. — А нам что теперь делать?
— Доставьте его, меня и сестру О’Хэллоран в больницу. Заранее радируйте туда, чтобы приготовили место.
Санитары поставили носилки на землю возле Донала, О’Рейли ощупал руки и ноги пациента через одежду.
— Переломов нет, — объявил врач и отступил, а санитары занялись своим делом.
Уже в «скорой» О’Рейли с удовольствием убедился, что рефлексы Донала в норме, зрачки одинаковы по размеру и реагируют на свет, пульс сильный и ровный, артериальное давление в норме. Беспокойство внушал лишь синяк за правым виском. В этом месте теменная кость тонкая, в ней легко образуются трещины. О’Рейли выбрался из машины и поспешил к Китти.
Барри давал показания офицеру Королевской полиции Ольстера. Молодчина Барри, подумал О’Рейли. Одной заботой меньше, а чем быстрее Донал попадет в больницу, тем лучше. Если его состояние ухудшится, от быстроты, с которой ему будет оказана помощь, зависит все.
Второй санитар протянул руку Китти, помогая ей забраться в машину.
— Садись, — поторопил ее О’Рейли. — Все показатели у него в норме, но все равно не спускай с него глаз. Я поеду в кабине.
— Хорошо. — Китти взялась за протянутую руку.
О’Рейли проводил ее взглядом. Подол юбки приподнялся, обнажая округлую икру. Красивые у нее ноги, мимоходом подумал О’Рейли, возраст их не испортил.
Барри попрощался с полицейским и отошел.
— Спасибо за помощь, Барри, — сказал О’Рейли. — Завтра прием будешь вести ты: я понятия не имею, когда вернусь.
— Ладно. — Барри помолчал. — Как же вы с Китти доберетесь до дома?
— Китти дойдет пешком, она живет недалеко от больницы. Я сяду на поезд. Ну, поезжай. Нам тоже пора.
О’Рейли обошел вокруг «скорой», сел в кабину на пассажирское сиденье и захлопнул дверцу.
— Парень на носилках — мой пациент, — объяснил он водителю. — Надеюсь, с ним все обойдется.
— Ясно, — кивнул водитель. — Поехали. — Он включил мигалку, завел двигатель и развернул машину в сторону Белфаста.
— Может, свяжемся с больницей по рации? — предложил О’Рейли. — Предупредим, чтобы в нейрохирургии нас ждали?
— Да, сэр, конечно. — Водитель взял микрофон, нажал кнопку и произнес: — Диспетчерская «скорой».
Вскоре О’Рейли уже излагал детали диспетчеру, который должен был передать сообщение дежурному врачу нейрохирургического отделения.
— Кстати, кто сегодня дежурит? — спросил О’Рейли на всякий случай.
— Мистер Грир, сэр.
— Спасибо. — О’Рейли положил микрофон. Чарли Грир и О’Рейли познакомились еще в 1931 году, а с тех пор утекло немало воды. — Долго нам до Белфаста? — спросил он у водителя.
— Часа полтора. Извините, сэр, но мне надо следить за дорогой.
— Не обращайте на меня внимания, — О’Рейли умолк, глядя в окно. Лучи фар выхватывали из темноты обочины, живые изгороди и каменные стены за кустами ежевики. О’Рейли знал, что Донал окажется в руках на редкость опытного и одаренного нейрохирурга — доктора медицины Чарльза Эдварда Грира, члена Королевского хирургического колледжа, родом из Баллимони, графство Антрим. А когда-то давно доктор Грир был студентом-медиком, увлекался регби и учился вместе с О’Рейли в дублинском Тринити-колледже.
О’Рейли познакомился с будущей медсестрой, студенткой Китти О’Хэллоран, когда вместе с Чарли, Бобом Бересфордом, Дональдом Кроми и одним неприятным типом по имени Рональд Геркулес Фицпатрик, ныне практикующим в Киннегаре, проходил практику в больнице сэра Патрика Дана. Еще в 1934 году.
К тому времени О’Рейли исполнилось двадцать пять лет, он закончил почти три курса на медицинском факультете Тринити-колледжа. Того самого, где хранятся Келлская книга и арфа Бриана Бору. Где по соседству расположены пабы «Дэви Бернс», «Ниэрис» и «Оленья голова». И районы вроде Либертис — грязные, убогие, но люди, их населяющие, сильны духом и энергичны. О’Коннел-стрит и здание Главпочтамта, со ступеней которого Патрик Пирс провозгласил независимость Ирландской Республики на Пасху 1916 года. На фасаде почтамта сохранились следы британских пуль, оставленные во время восстания и осады.
Дублин стал для О’Рейли домом в 1925 году, когда его отец получил должность преподавателя английской литературы в Тринити-колледже. О’Рейли родился и вырос в Холивуде, графство Даун в Северной Ирландии, входящей в состав Великобритании, но одиннадцать лет прожил в Ирландском свободном государстве. На всю свою жизнь О’Рейли сохранил привязанность к Ольстеру, особенно к озеру Стренгфорд-Лох, где зимой по субботам они со старшим братом Ларсом охотились на дичь. Но Дублин он тоже любил.
О’Рейли обернулся и сдвинул стекло в окошке между кабиной и салоном машины.
— Все в порядке, Китти?
— В полном. Донал спит. Основные показатели без изменений.
О’Рейли облегченно вздохнул.
— Отлично, — выговорил он, только теперь заметив, что до сих пор не решался перевести дух. Он закрыл окно, повернулся на сиденье и увидел, что «скорая» подъезжает к очередной развилке.
На жизненном пути О’Рейли развилка попалась в двадцать седьмом году. Если бы не сделанный им выбор, в его жизни не было бы ни Чарли Грира, ни остальных друзей, ни Китти. Он не стал бы сельским врачом, не занимался бы любимым делом, если бы сдался, услышав, как его отец объявляет, что сына-медика у него не будет никогда.
Фингал смотрел на отца, сидевшего за завтраком напротив него. Отец был высоким, но субтильным мужчиной, с аккуратно подстриженными черными усами. На нем был костюм-тройка, рубашка с воротником-стойкой и отогнутыми уголками и галстук школы Харроу.
— Через пятьдесят три минуты я должен быть в колледже, — сообщил отец, взглянув на часы. — Фингал, нам надо поговорить у меня в кабинете. — И он поднялся.
Фингал переглянулся с матерью, та ободряюще кивнула. Ларс закатил глаза. Когда братья были помладше, отец обычно звал их к себе в кабинет, чтобы наказать или как минимум сделать выговор. Сыновей он держал в строгости. Искусство беспрекословного послушания никогда не давалось Фингалу, поэтому отец часто вызывал его к себе.
