— Класс! — откликнулся Чарли и поднял кружку.
— Правда, акушерского отделения там нет. Но пять месяцев акушерской практики мы могли бы отбыть в больнице Ротонда на Парнелл-сквер, хотя до нее очередь дойдет еще не скоро — первыми в программе терапия и хирургия. — Он придвинул к себе очередную пинту. — Спасибо, Боб.
— Не за что. А ты неплохо подготовился к разговору, Фингал.
— Я старался, — подтвердил О’Рейли.
Кроми подытожил:
— Стало быть, мы так и останемся вместе — великая и ужасная четверка на клинической практике в больнице сэра Патрика!
Язык у него слегка заплетался.
О’Рейли улыбнулся: в отличие от него, Кроми хмелел быстро. С поднятой кружкой О’Рейли провозгласил:
— За ближайшие два года у сэра Патрика Дана! Да будет работа увлекательной, а веселье непрерывным… — он многозначительно уставился на Боба, — для нас четверых.
И он выпил под дружный хор возгласов «верно, верно!»
О’Рейли взглянул на часы и понял, что пора покинуть кафетерий и выяснить, какие новости у мистера Гупты. Поднявшись по лестнице, он зашагал по длинному и оживленному главному коридору больницы Королевы Виктории. Очутившись в отделении, О’Рейли остановился у сестринского поста.
— Я доктор О’Рейли, — представился он дежурной медсестре. — Пришел проведать моего пациента Донала Доннелли.
— A-а, Доннелли! — сразу вспомнила медсестра. — С травмой головы. Они скоро вернутся. Мистер Гупта снова увез пациента на рентген.
— Снова? — О’Рейли слышал в приемном покое, что Доналу сделали рентген сразу после прибытия.
— К сожалению, снимки не получились, а мистер Гупта на ультразвуке вроде бы заметил кровотечение, — объяснила медсестра. — Вот он и решил убедиться, прежде чем звонить мистеру Гриру.
— Если повезет, сегодня мы не станем тревожить Чарли. Медсестра возмущенно вскинула брови.
— Чарли?
О’Рейли рассмеялся:
— Мы с Чарли Гриром вместе учились в Тринити-колледже.
— Вот оно что, — отозвалась она.
— В клиническом состоянии Донала нет изменений?
— У меня здесь его карточка, — сообщила медсестра и протянула ее О’Рейли. Пульс замедлился, давление стабильное, частота дыхания снизилась. Неплохо. О’Рейли надеялся, что сознание Донала вскоре прояснится.
— Когда они вернутся, сестра? — спросил он.
— Минут через двадцать. Или через полчаса.
— Можно подождать их здесь?
Она указала на скамью.
— Присаживайтесь. Приготовить вам чаю?
Он заулыбался. Чай. В Ольстере его предлагают, как решение любых проблем — от спустившейся петли на чулке до ядерной войны.
— Будьте так добры, — попросил он.
— Сейчас вернусь. — Медсестра поднялась и направилась на кухню. О’Рейли взглянул на часы: десять минут одиннадцатого.
Пружины узкой кровати скрипнули, Фингал откинул одеяло. Сначала — принять душ, потом одеться — и сразу в гости к родителям. Желудок заурчал в предвкушении плотного ирландского завтрака, приготовленного мамой.
Выходя из парадной двери дома номер 23а по Вестленд-роу, в одной из комнат которого, скудно обставленной холостяцкой берлоге, он и обитал, О’Рейли остановился, чтобы приподнять шляпу перед памятной доской на стене соседнего дома. 21 ноября здесь родился Оскар Фингал О’Флаэрти Уиллс Уайльд. А молодой отец дал его имена за вычетом «О» и апострофа своему второму сыну.
Если повезет, отца он дома не застанет. По субботам у него обычно консультации. Отношения с отцом стали ледяными еще в двадцать седьмом году, когда Фингал объявил, что уходит в плавание. С годами они немного оттаяли, но всего на один-два градуса. Проведать маму Фингал заходил регулярно, а с отцом они общались вежливо и отчужденно.
— Прошу прощения, сэр… — На дорожке стоял невысокий мужчина в армейских ботинках без шнурков, обтрепанных брюках, грязной рубашке без воротничка и заношенном плаще. Слева на груди у него позвякивали две бронзовые медали. Правый рукав был зашпилен, а рука в нем ампутирована чуть ниже локтя.
Осунувшееся лицо незнакомца покрывал слой копоти, и Фингал заметил, что под его пожелтевшими от табака усами не хватает двух передних верхних зубов.
— Сэр, у вас не найдется пенни — бедному старому солдату побаловать себя чашкой чаю холодным утром? — И он протянул левую руку ладонью вверх.
Бедолага, мысленно посочувствовал ему Фингал. В кварталах Дублина, где жилье сдают внаем, больше нищих, чем в трущобах Бомбея. И самые жалкие из этих попрошаек — бывшие раненые солдаты, участники Англо-бурской или мировой войн. Им не хватает на жизнь скудной пенсии, назначенной прежними хозяевами империи, а соотечественники презирают их за то, что они сражались в британской армии.
Фингал порылся в кармане брюк.
— Вот, — сказал он, — держи флорин. Купи себе хороший завтрак.
Нищий изумленно вытаращил глаза.
