— Он полностью в сознании?
— Не просто в сознании, но и требует… простите, но я скажу его словами, — сестра хихикнула, — «старого болвана О’Рейли». И хочет, чтобы вы немедленно отвезли его домой.
— А он знает, где находится?
— Еще бы! Он даже пытался поспорить со мной на фунт, что вы сегодня же добьетесь, чтобы его выписали.
— Заберите у него деньги, сестра, — распорядился О’Рейли. — Чарли Грир его не выпишет. По крайней мере, сегодня.
Донал неисправим, но не полюбить его просто невозможно, черт бы его побрал. О’Рейли решил сначала повидаться с Доналом, а потом первым же делом созвониться с Барри — пусть передаст хорошие новости жене Донала, Джули. Телефона у нее нет. Так что Барри придется пешком дойти до их опрятного съемного коттеджа в Баллибаклебо.
О’Рейли отыскал взглядом свои ботинки, сброшенные накануне ночью.
— Сейчас приду, — пообещал он, — как только перехвачу что- нибудь.
— Если хотите, могу предложить чашку чаю и тост.
— Замечательно. Спасибо, сестра, я уже бегу.
Он бросил трубку и обулся. Донал в сознании, зовет своего лечащего врача и даже пытается заключать пари? Вот и славно. Тот, кто так быстро приходит в сознание после операции на мозге, почти наверняка скоро поправится. О’Рейли зашнуровал ботинок.
Джейн Хоуи приготовила ему чай. Впервые медсестра напоила его чаем, когда Фингал О’Рейли, в то время студент четвертого курса, сидел у постели Кевина Доэрти в палате святого Патрика. Сестра Дэли прислала к нему будущую медсестру с чаем и тостом.
Кэтлин О’Хэллоран, а для друзей — просто Китти, по-прежнему «девочка что надо», как выразился Кевин, увидев ее в 1934 году. Этим утром у Китти дежурство в двадцать первой палате. Узнав, что Донал в сознании, она обрадуется, как и сам О’Рейли.
Он надел второй ботинок. Тот выглядел запыленным. Ну и пусть. Жизнь слишком коротка, чтобы заботиться о блеске башмаков.
Схватив с вешалки свой пиджак, он поспешил в двадцать первую палату. За девятнадцать лет врачебной практики в Баллибаклебо он неоднократно бывал в этой больнице. Фингал прошел мимо кафетерия в подвале и поднялся по лестнице в главный коридор. Хорошие выдались времена, когда он только учился на врача, да и после завершения учебы его жизнь в Баллибаклебо была полна событий.
Отец побывал на церемонии вручения дипломов. Передвигаться самостоятельно, без инвалидной коляски, он уже не мог, но облачился в парадный костюм доктора философии, выпускника Оксфорда. Мама в бутылочно-зеленом костюме-двойке щеголяла широкополой зеленой шляпой. Сидя в ряду приглашенных, они дождались начала церемонии. Одного за другим студентов вызывали на сцену, поздравляли, пожимая руку, и вручали диплом.
После церемонии отец тоже поздравил Фингала крепким рукопожатием и признался:
— Я так горжусь тобой, сынок. Чрезвычайно горжусь.
Мама ограничилась негромким:
— Я всегда знала, что ты справишься.
Профессор Коннан О’Рейли умер в своем доме спустя три недели. Мама продала дом на Лансдаун-роуд и перебралась в Портаферри, поближе к Ларсу. Ларс оставался холостяком, и хоть не разлюбил охоту, но выказывал все больше интереса к охране природы.
С 1936 года мама вела полную событий жизнь, пока не скончалась от инсульта в 1948 году, в возрасте шестидесяти пяти лет. Ее похоронили рядом с отцом под мрачными тисовыми деревьями, на семейном участке кладбища Прайори-Корнер в Холивуде, небольшом городке в графстве Даун, где началась семейная жизнь родителей и где родились Ларс и Фингал.
О’Рейли прошагал мимо семнадцатой и восемнадцатой палат ортопедии, где работал сэр Дональд Кроми.
За время учебы они сблизились. О’Рейли, Кроми и Чарли теперь работали в Ольстере, правда, встречались реже, чем хотели бы. И втайне тосковали по бедняге Бобу Бересфорду, который стал военврачом.
Вторая мировая война собрала свою дань.
Боб сам вызвался служить в медико-санитарном корпусе Королевской армии и дослужился до капитана, разрабатывая методы профилактики малярии в Сингапуре, где и находился в то время, когда японцы захватили островную крепость. Он умер в тюрьме Чанги в 1943 году.
Война задела и О’Рейли. После выпуска он проработал год врачом в медпункте района Либертис. Эта работа нравилась ему, вдобавок он ухитрялся выкраивать время для регби. В 1937 году он надел зеленую футболку и вместе с Чарли Гриром сыграл за ирландскую сборную.
Отец так и не узнал о том, что его сын внял совету и предпринял попытку приобрести узкую специализацию. Год он провел стажером в Ротонде, но потом передумал, переселился в Баллибаклебо и стал врачом общей практики. Как резервист Королевского флота, он был призван в 1939 году, в чине капитан-лейтенанта медицинской службы попал на линкор «Уорспайт» и с радостью обнаружил, что штурманом там служит не кто иной как Том Лаверти, который в 1930 году служил вместе с Фингалом на линкоре «Тигр». Том стал отцом юного Барри Лаверти.
— Фингал, притормози, — послышался у него за спиной мужской голос.
Вот и Китти просила его притормозить вчера, когда они возвращались в Баллибаклебо… Он узнал голос и обернулся.
— Чарли! — Лицо Фингала расплылось в улыбке. — Что привело тебя сюда в такую рань, да еще в воскресенье?
— В девять удаляем менингиому, — объяснил Чарли, — и потом, я хотел наскоро осмотреть твоего друга.
— Я как раз к нему. — Фингал двинулся к палате. — Он на редкость быстро оправился.
— Да, это просто удивительно. Будем благодарны за то, что отвоевали еще одного.
Они подошли к двадцать первой палате.
— Доброе утро, Джейн, Китти, — произнес Чарли.
— Доброе утро, Китти, — подхватил Фингал и подмигнул ей. В больнице сэра Патрика Дана это не сошло бы ему с рук. Китти улыбнулась.
— Мистер Доннелли рвется домой, — сообщила сестра Хоуи, протягивая врачу карту.
Чарли просмотрел ее.
— Взгляни. — Он протянул карту О’Рейли.
