— О-о, благодарствую, ваша честь! — Он вытянулся как по струнке и отдал честь левой рукой. — Тысячу раз спасибо, сэр!
— Я сказал «завтрак», а не выпивку.
Нищий уже улепетывал в сторону Либертис, где дешевого портера и самогона хоть залейся. Ладно уж, сказал себе Фингал, что плохого, если бедняга согреется и утешится хоть на пару часов?
— Вот ваш чай, доктор О’Рейли. — Медсестра поставила на стол маленький поднос. — Что вам добавить в него?
— Молока и сахару, пожалуйста.
Медсестра подала ему чашку.
— К сожалению, мне придется вас оставить, — сообщила она. — Пора делать обход.
— Так приступайте. Нет известий от мистера Гупты?
— Пока нет, но ждать осталось уже недолго, — успокоила его медсестра и отошла.
О’Рейли вспомнил, что его мать всегда разливала чай сама. А благодаря кухарке завтрак в доме на Лансдаун-роуд всегда был отменным.
Фингал поднялся на крыльцо, мимоходом полюбовавшись диким виноградом, прильнувшим к красной кирпичной стене дома. Постучав в дверь медным молотком, Фингал услышал лязг ключей.
— Мастер Фингал! — Дверь отперла горничная Бриджит в черном платье, белом переднике и плиссированной наколке на седых волосах.
Она провела его в гостиную. В эркере, в уютном кресле с высокой спинкой, устроилась мать Фингала. Отвлекшись от утреннего номера «Айриш таймс», она улыбнулась:
— Фингал, как я рада тебя видеть! Хочешь что-нибудь особенное на завтрак, сынок?
— Что-нибудь легкое, пожалуй, — попросил он. — Овсянку. Будьте добры, Бриджит, еще пару ломтиков бекона и два яйца. Немного кровяной колбасы и помидор. И может, пару почек? И баранью отбивную?
— Пожалуйста, передайте кухарке, — обратилась его мать к Бриджит.
— Вы, сэр, всегда умели опустошить сковородку, это уж как пить дать, — заявила Бриджит и вышла.
— Отец дома? — спросил Фингал.
— У него консультация.
Фингал испустил вздох облегчения.
— Как он?
Помедлив, мать ответила:
— В целом — как всегда. Разве что быстрее устает. — Она указала на соседнее кресло. — Присядь. Жаль, что твоего брата мы видим гораздо реже. Правда, в наших краях он бывает — проезжает мимо на машине. Он встречается с Джин Нили. — Она засмеялась. — А для нас, старых развалин, у него не находится времени.
Фингал сел.
— От Портаферри на машине часа три езды.
— Я помню, — кивнула мать. — Ему нравится быть юристом.
— Он всегда знал, кем хочет стать, — согласился Фингал.
Мать коснулась его колена.
— Оба моих мальчика знали.
— И моя мечта сбылась — благодаря тебе, мама, и Ларсу. Ты даже не представляешь себе, как я счастлив.
— Догадываюсь, и я очень рада за тебя. Жаль только, что сначала тебе пришлось покинуть нас так надолго.
— Другого пути у меня не было. Извини.
— Не надо. — В материнском голосе вдруг послышалась незнакомая Фингалу резкость. — Не смей сожалеть о том, что стремишься к мечте. Сожаление — самое никчемное из чувств.
Фингал задумался: о чем пришлось сожалеть ей самой?
Она прищурилась и склонила голову набок.
— А я знаю, о чем ты сейчас думаешь, — объявила она. — О чем сожалею я? У меня есть все, о чем только может мечтать викторианская жена: прелестный дом, преуспевающий муж, двое замечательных сыновей.
— Викторианская? Можно подумать, ты уже старушка, мама.
— Как тебе известно, мне исполнилось четыре в 1887, в год золотого юбилея королевы Виктории. Взгляды, свойственные ее эпохе, никуда не делись к тому времени, как я подросла… — помолчав, она продолжала: — Когда-то и я была девчонкой, Фингал. Мне повезло. Твой дед придерживался прогрессивных взглядов. И считал, что девушкам следует давать образование — в известных пределах, разумеется. В четырнадцать лет меня отослали в Белфаст, в колледж Виктории, где разрешили закончить шесть классов. — Она отвернулась и устремила взгляд в окно. — Во время учебы в колледже я поддерживала леди Констанс Литтон и миссис Эммелин Панкхерст.
— Ты была суфражисткой? Боже правый.
— Хуже, — улыбнулась мама. — Из-за меня твоего дедушку Никсона чуть не хватил удар.
