Джефф пожал плечами.
— По-моему, К. Д. не выживет, а он католик. В таких случаях полагается звать священника.
Фингал склонил голову.
— Ты прав, — пробормотал он. — Конечно, прав.
Он вытер руки, обернулся и увидел, что в дверях стоит медсестра с блестящими от слез глазами.
— Скорее! Кажется, у него фибрилляция желудочков.
Беспорядочные сокращения желудочков грозили остановкой сердца. Фингал метнулся к двери и ворвался в палату, по пятам сопровождаемый Джеффом. Чуть не сорвав занавески с петель, он раздвинул их и увидел, что полотнище кислородной палатки откинуто.
Кевин лежал безвольно, повернув голову набок. Его челюсть отвисла, грудь была неподвижной, взгляд остановился.
Фингал схватил Кевина за запястье. Холодная и липкая на ощупь кожа, никакого движения лучевой артерии у основания большого пальца. Фингал склонился к приоткрытому рту Кевина.
— Кажется, все…
Джефф приложил стетоскоп к груди пациента, послушал и покачал головой.
— Звать священника уже поздно. Справлюсь сам. Я часто видел, как это делается. — И он перекрестил лоб Кевина Доэрти, размеренно произнеся: — Сим вверяю тебя милосердному Господу, да простит Он твои грехи. Ego te absolvo.
Фингал О’Рейли с тяжелым сердцем откликнулся:
— Amen. Requiescat in расе, Кевин Доэрти. — Протянув руку, он закрыл Кевину глаза.
Джефф Пилкингтон коснулся руки Фингала.
— Я понимаю, как тебе тяжело. Но ты выдержишь.
Сам Фингал в этом сомневался. Вся учеба казалась ему бессмысленной. Кевин Доэрти умер потому, что медицина бессильна.
— Надеюсь, ты прав, — пробормотал он, размышляя, неужели отец не ошибся. Ведь медицинские исследования могут принести пользу тысячам людей? А желание видеть результаты своих трудов в небольшом сообществе и радоваться им как награде, — высшая форма эгоизма?
Покинув палату святого Патрика, Фингал побрел на улицу, где светило солнце. Он остановился, взглянул на собственную грудь, туда, где билось сердце, и задался вопросом: «Создан ли ты для того, чтобы лечить пациентов, Фингал О’Рейли? Или нет?»
Прошу прощения, сестра Дэли, можно мне позвонить? — Он знал, что личные разговоры по служебному телефону запрещены, но этот звонок был ему необходим. — Моему брату на север. Она улыбнулась.
— Если вы не станете болтать об этом, я тоже никому не скажу. — Она кивнула в сторону телефона. — Попросите телефонистку соединить вас.
Фингал снял трубку, назвал свою фамилию и номер Ларса:
— Портаферри, пятьдесят семь.
Последовала пауза.
— Ларс? Сестра разрешила мне воспользоваться…
— Понимаю, — прервал Ларс, не тратя времени. Оплачивать приходилось каждую минуту телефонных разговоров.
— Мы потеряли пациента… — Фингал помедлил. — К которому я успел привязаться. И теперь я сам не свой. Мне бы хотелось приехать в Портаферри.
— Прямо сейчас? Я сам приеду за тобой, Финн.
— Нет, сегодня не надо, Ларс. До пятницы я как-нибудь продержусь. В три прибуду в Белфаст на последнем дублинском поезде. Нам хватит времени и чтобы поболтать, и чтобы пострелять на рассвете в субботу в Лисбейне. Поезд уходит в двенадцать и прибывает в четыре, так что я вернусь как раз к воскресному дежурству. — Буду ждать.
Фингал мысленно благословил брата.
— Тогда до пятницы. Спасибо, Ларс. — Он положил трубку. — Надеюсь, я не слишком долго.
— Да, бывают минуты, когда каждому нужен близкий человек, мистер О'Рейли, — кивнула сестра. — Один звонок на север больницу не разорит.
Ларс ждал на Центральном вокзале, чтобы доставить Фингала за тридцать миль из Белфаста в Портаферри.
— После Рождества прошло уже два месяца. Есть вести от Джин Нили? — спросил Фингал.
Голос его брата был ровным.
— Нет. Все кончено, Финн.
— Но тебе по-прежнему больно. Ты, наверное, скучаешь по ней.
— Да, Финн. Но не будем об этом, — попросил Ларс. — Только не говори, что на ней свет клином не сошелся.
— Не стану, — согласился Фингал, но мысленно добавил, что в мире и без Джин полно девушек.
Остаток пути они проделали молча.
