От этой мысли у него защемило в груди. Он хочет этого. Всем, что у него есть. Хочет стать отцом, забрать сына обратно в Чинук, научить его ловить рыбу, готовить, быть хорошим человеком - да что там, научить всему тому, чему научили его собственные родители.
Тонкий палец Тесси проводит по экрану.
— Это его голова, а это позвоночник, видишь? А это его… — Она переводит взгляд на него, и на ее лице появляется слабая улыбка. — Ну, ты понимаешь. — Она смеется. — Пенис.
Сердце Соломона стучит в ушах, пока он рассматривает фотографии. Когда он пролистывает их, его охватывает тревога.
— А с Мишкой все в порядке. Он здоров?
— Да. — Она постукивает по экрану, наклоняясь к нему. Если он повернет лицо, ее губы окажутся в нескольких сантиметрах от его губ. Стоп. Черт побери.
— Он идеален. Десять пальцев на руках. Десять пальцев на ногах.
Солнечный свет падает на ее лицо, освещая все прекрасное в ней. Искреннее счастье в ее лице он видит только тогда, когда она говорит об их сыне. Их взгляды встречаются и задерживаются. Она поглаживает свой живот, ее голос становится мягким.
— Теперь все, что ему нужно сделать, - это просто оставаться там до декабря.
— А как же ты? — спросил он грубо, и эта мысль не давала ему покоя.
Она моргает, застигнутая врасплох, затем ее лицо восстанавливается.
— Со мной теперь все в порядке, — настаивает она, барабаня пальцем по краю кофейной чашки.
Он сглатывает.
— Теперь?
Она небрежно поднимает руку.
— Первые несколько месяцев я очень часто болела. Например, меня тошнило в пластиковый мешок, пока я вела машину.
— Господи, — говорит он, нахмурившись.
— Но я справилась с этим. Теперь все идет легко.
Соломон смотрит.
В благоговении перед своим ребенком. В благоговении перед этой женщиной.
Последние полгода она была одна, делала все сама. Защищала его сына, подвергала свое тело адским нагрузкам, ходила на приемы к врачам, совмещала все это с напряженной карьерой. Его мучает сожаление. Он так много упустил. Упустил не по своей вине, но, черт возьми. Это все еще жжет.
— У тебя есть семья на Аляске? — спрашивает Тесси, выпрямляясь в кресле.
— В Чинуке, — говорит он. — Родители. Три сестры.
— Правда? — Затем она закрывает рот. Ее щеки становятся свекольно-красными. — О, Боже, прости. Я просто подумала… что ты живешь на горе. Я представляла как-будто ты никуда не ходишь. Как какой-то отшельник Йети.
Он поджимает губы, чтобы скрыть улыбку. Она не ошибается.
— Долгое время я так жил.
— Из-за твоей жены? — осторожно спрашивает она.
— Серена.
— Серена. — Она повторяет это имя, словно хочет правильно его произнести. Чтобы запомнить его.
Его внутренности сжимаются, когда задумчивость этого жеста наносит ему удар.
С задумчивым выражением на лице Тесси наклоняет голову, изучая его.
— Как долго вы были женаты?
— Шесть лет.
— О.
Он хочет сказать больше, рассказать ей о Серене, но слова застревают у него в горле. Признаться в том, что произошло... он еще не дошел до этого. Он не гордится этим.
— Итак. Твои родители, — спросила она, явно поняв его молчание и решив сменить тему. — Что они думают об этом беспорядке?
Он резко смотрит на нее.
— Это не беспорядок, Тесси. — Желая, чтобы она поняла, на чем он остановился, он смотрит на нее. — Не для них, и особенно не для меня.
Она благодарно улыбается ему, а ее руки автоматически перемещаются к животу.
— Я очень ценю это, Соломон, — тихо говорит она.
