— Войдите, – говорю я, поворачиваясь на стуле с довольной улыбкой и наблюдая, как открывается дверь, и Гриффин заходит внутрь. Он переоделся в темно-синие плавки и футболку.

— Что за жуткая улыбка у тебя на лице? – спрашивает он.

Я перестаю улыбаться и вместо этого пристально смотрю на него.

— Чего ты хочешь?

— Переодевайся и бери доску, встретимся в воде.

— У нас сейчас урок?

Я закрываю ноутбук и встаю, быстро отыскивая купальники.

— Если ты не передумала насчет занятий?

— Нет.

Он бросает на меня скучающий взгляд, прежде чем развернуться и спуститься вниз.

После пяти минут бесплодных поисков своих бикини я понимаю, что они, должно быть, в корзине для белья.

За неимением других вариантов, остаюсь в своем гидрокостюме, закрывающем половину тела, без чего-либо другого под ним.

Я быстро переодеваюсь и сбегаю по лестнице к задней двери, по пути прихватив свою доску для серфинга.

Гриффин уже в воде, спиной к берегу. Бросив доску, я запрыгиваю на нее и становлюсь в позу, которой он меня учил, прежде чем направиться в его сторону.

Теперь, когда я в хорошей форме, грести уже не так тяжело, как раньше, но я и близко не в такой физической форме, чтобы с легкостью грести столько, сколько потребуется, чтобы добраться до него.

К тому времени, как я добираюсь до него, задыхаюсь, а руки горят от напряжения. Он протягивает руку и хватается за нос моей доски, притягивая меня ближе к себе, давая моим ноющим рукам отдохнуть.

— Спасибо, – говорю я, переводя дыхание, и сажусь на доску, подстраиваясь под его позу.

Солнце начинает садиться, и небо приобретает красивый золотистый оттенок, над нами плывут пушистые белые облака, а высоко в небе кружат чайки.

— Я больше не буду спрашивать, как ты себя чувствуешь, — заявляю я, хотя вопрос вертится у меня на языке из-за того, каким разбитым он выглядит.

Его волосы взъерошены, а уголки губ опущены вниз. Он выглядит таким разочарованным, каким, должно быть, себя чувствует.

— Прости, – бормочет он, и его серые глаза встречаются с моими, — я не должен был разговаривать с тобой так, как на соревнованиях, и я не должен был говорить то, что сказал. Это было нечестно по отношению к тебе и нехорошо.

— Гриффин Джонс извиняется передо мной прямо сейчас? – спрашиваю я, поддразнивая его.

Этого достаточно, чтобы на его губах появилась легкая улыбка, и я улыбаюсь ему в ответ.

— Не привыкай к этому, – поддразнивает он в ответ, брызгая на меня водой.

— Я не буду, – смеюсь я, брызгая на него в ответ, — мы можем заключить перемирие до конца сегодняшнего дня.

Он кивает головой в знак согласия, после чего между нами воцаряется приятная тишина, и мы продолжаем наблюдать, как солнце медленно садится.

Сидеть с ним в тишине не кажется неловким, напротив, я испытываю знакомое чувство спокойствия, находясь рядом с ним.

— Габриэль выглядит расстроенным, тебе не кажется? – спрашиваю я, возвращая свое внимание к нему.

Его тело напрягается, когда он садится прямее, но продолжает смотреть на горизонт, прежде чем ответить.

— Я его не виню.

— Почему ты так говоришь?

— Он из кожи вон лез, чтобы помочь мне сдвинуть мою карьеру с мертвой точки, только для того, чтобы я разрушил все это на одном соревновании. Знаю, он не винит меня, но он ожидает, что я приложу все усилия, чтобы вернуться на вершину, – говорит он, сгорбившись, — но это не так.

— Почему нет?

Он вздыхает и смотрит на меня, изучая мое лицо своими печальными серыми глазами. Я наблюдаю, как на его лице отражается внутренняя борьба, прежде чем он закрывает глаза и снова поворачивается лицом к горизонту.

— Потому что мне страшно, Элиана, – наконец отвечает он.

Мое имя, слетающее с его губ, вызывает у меня мурашки по спине, но уязвимость в его голосе – это то, что по-настоящему заводит меня, волосы встают дыбом.

Он боится?

— Чего?

— Думаю, если я выложусь полностью, то могу вообще отказаться от серфинга, – в его голосе слышен явный страх. — Мои врачи так и не разрешили мне вернуться к серфингу.

Я задыхаюсь, когда до меня доходит.

— Тебе больно, не так ли? Вставать на доску и заниматься серфингом, это больно?

Он сглатывает, прежде чем дважды кивает.

— Мне больно стоять, заниматься серфингом... ходить, бегать трусцой. Я преодолеваю боль, но чувствую, что она становится все сильнее.

В моей груди зарождается неподдельный страх за него, и я задаюсь вопросом, стоит ли мне рассказать Габриэлю. Гриффин почувствует себя преданным, но, возможно, это спасет его от новой боли.

— Итак, сегодняшние условия «волны» говорят о том, что нет худа без добра, – тихо говорю я.

Он кивает.

— Думаю, я начинаю осознавать, что, скорее всего, не смогу профессионально заниматься серфингом после этого сезона, но хочу помочь команде занять первое место, прежде чем официально уйду из спорта. Просто боюсь, что не смогу заниматься серфингом в свое удовольствие, если продолжу сейчас.

Каково это для спортсмена – навсегда потерять спорт, который он любит? После того, как я стала свидетелем того, сколько времени и самоотдачи уходит на это, я не могу представить, что такая потеря может быть легкой.

— Габриэль упоминал, что в команде есть физиотерапевт. Ты записался к ней на обследование?

— Пока нет, но я планирую это сделать.