Я слегка провожу рукой вверх и вниз по своему бушующему члену.

Эта девушка совсем не похожа на то, что меня обычно привлекает. Мне не нравятся татуировки, пирсинг и нелепые цветные волосы.

Но в ней есть что-то яркое, как фейерверк, как свежевыжатый апельсиновый сок. Я бы хотел прижаться к ней губами и посмотреть, хрустнет ли она под моим языком.

Когда она дергает и выворачивает гвозди, молоток соскальзывает. Коготь опускается ей на ногу, оставляя глубокую рану на бедре. Она прижимает к нему руку, но кровь просачивается сквозь пальцы поразительно быстро.

Я несусь через двор, прежде чем она успевает пошевелиться, подхватываю ее на руки и несу в дом. У меня не было намерения заносить ее внутрь, но это инстинкт.

— Черт, — говорит она, поднимая руку. — Здесь много крови.

— Продолжай давить на нее! — рявкаю я, накрывая ее руку своей.

Она твердая в моих объятиях, теплая от солнца. Даже ее кровь яркая.

У меня есть своя сумка с инструментами, намного изящнее, чем у нее. Я беру свою докторскую аптечку и укладываю ее на диван в своей гостиной.

— Я испачкаю подушки кровью, — она пытается подняться.

— Заткнись и ляг на спину, — я толкаю ее вниз. — Мне плевать на подушки — и я предполагаю, что тебе наплевать на эти шорты.

Я срезаю их ножницами, обнажая нижнее белье под ними. На ней белые хлопковые стринги, и она должна быть намного ближе к смерти, чтобы я не заметил, как они прилипают к ее половым губкам и маленькому бугорку между ними…

Это все, что мне нужно извратить, прежде чем профессионализм возьмет верх. Я двигаю ее грязной рукой, с облегчением видя, что артериальных брызг нет, только сильное кровотечение из рваного пореза.

Я промываю рану на внутренней стороне ее бедра, вычищая грязь и осколки.

Реми остается молчаливой и неподвижной, хотя ее лицо посерело. Я думаю, это от брезгливости, а не от потери крови — она как завороженная смотрит на рану.

— Я никогда... не видела себя изнутри, — хрипит она.

Сырая плоть могла быть намного хуже — она не перерезала ни одной крупной вены.

— Я собираюсь сделать тебе укол, чтобы было не так больно.

Она кивает, ее нижняя губа дрожит.

Я ввожу новокаин вокруг раны, затем укол демерола в руку, чтобы успокоить ее. К тому времени, как я накладываю швы, ее дыхание замедляется.

Она приподнимается на подушках, вытянув ногу. Ее взгляд скользит вниз, к своему обнаженному нижнему белью, и ее лицо краснеет.

— Спасибо тебе, — бормочет она. — За то, что привел меня в порядок.

— Я не могу допустить, чтобы ты умерла у меня во дворе.

Когда я поднимаю взгляд, наши лица оказываются ближе, чем я ожидал.

Я борюсь с чем-то, чего со мной никогда раньше не случалось…

Я действительно чертовски возбужден.

Я, конечно, возбуждался и раньше, но никогда во время ухода за пациентом. Я не знаю, может быть, это потому, что я гладил свой член за две секунды до того, как она причинила себе боль, но я все еще чрезвычайно возбужден.

Кровь меня не беспокоит. Что действительно действует на меня, так это запах пота Реми и ее теплая плоть под моими руками. Ее тело упругое и разгоряченное от всей этой работы, ее запах витает повсюду в воздухе, пот, медь и ее собственная уникальная кожа.

Мне никогда не приходилось так сильно сосредотачиваться, чтобы наложить несколько простых швов. Мой член не успокаивается — я переношу свой вес, чтобы скрыть тот факт, что он набухает каждый раз, когда мои руки касаются ее тела.

Ее ноги раздвинуты, поврежденное бедро опирается на подушки, не поврежденная нога согнута над краем дивана. Я стою на коленях на полу, руки высоко на ее ноге, тугая выпуклость ее киски в нескольких дюймах от моего лица. Только миллиметры ваты мешают мне повернуть голову и провести языком по ее самому теплому и влажному месту. Если я медленно дышу носом, то чувствую едва уловимый запах ее сладкой-пресладкой киски.

Я никогда не нюхал женскую киску до того, как поцеловал ее в губы. Мне приходится приложить все усилия, чтобы не просунуть палец под хлопковую ластовицу и не оттянуть ее в сторону, чтобы я мог посмотреть, такая же бархатистая у нее киска, как и остальная кожа... розовая ли она внутри или темная, как ее соски…

Даже швы начинают меня возбуждать. Я вонзаю иглу в ее плоть и туго затягиваю, закрывая рану. Я проникаю в нее с помощью кусающейся стали и тонкой нити, оставляя что-то свое внутри нее на следующие семь-десять дней, пока не снимут швы.

Реми наблюдает, не сводя глаз с моих рук. Она не отводит взгляда. Я бы хотел, чтобы она это сделала, чтобы я мог подтвердить, металлический ли этот маленький бугорок между ее половыми губками или из плоти…

Когда я заканчиваю, ее взгляд перемещается на мое лицо. У нее сине-зеленые глаза с черными кольцами вокруг радужки, как крылья голубой бабочки морфо. Это единственная ее черта, которую я бы назвал по-настоящему красивой, и все же я никогда не чувствовал такого влечения. Ее кровь у меня под ногтями. Ее запах наполняет мои легкие.

— Я знаю, что прошу многого, — говорит она. — Но мне также понадобится пара брюк.

Глава 5

Реми

Дейн дарит мне пару мягких хлопчатобумажных брюк, которые были на нем во время наших первых двух встреч. Они мне слишком велики, даже после того, как я закатываю штанины и затягиваю шнурок. В нем по меньшей мере 6 футов 3 дюйма, что делает нас на целый фут разницей в росте. Вероятно и на десять лет старше, хотя точно сказать трудно. У него густые и пружинистые волосы, которые, возможно, преждевременно поседели.

Интересно, те ли это брюки, которые были на нем в тот день. И носит ли он под ними нижнее белье.

Это немного глупая мысль о человеке, который предположительно может быть убийцей, но поскольку я уже нахожусь в его доме, вероятно, не имеет значения, есть ли у меня извращенные мысли о ткани, которая, возможно, недавно касалась его члена.

Моим гормонам, похоже, наплевать на обстоятельства этой встречи. Не должно быть жарко истекать кровью на чьем-то диване, особенно когда это чертовски больно, но я думаю, мне пришлось бы потерять всю ногу, чтобы не заметить, как чертовски сексуально выглядят руки Дейна на моем теле.

Руки — это моя изюминка, они показывают все о компетентности мужчины. То, как они двигаются, то, как они прикасаются… рука правильной формы, лежащая на руле или переключающая передачи… Я могла бы кончить, просто подумав об этом.

У Дейна не просто руки хирурга, у него руки художника. Я была загипнотизирована, когда он элегантно зашил мой рваный порез в аккуратную, плавную линию.

Возможно, именно из-за боли его прикосновения были такими приятными. Жар, казалось, распространялся от его ладоней, заражая мою кровь, воспламеняя мой мозг...

Я никогда не хотела, чтобы швы заканчивались.

Это чертовски безумно, учитывая то, что я только что узнал о Дейне.

Верю ли я в это?

Ронда — старая сплетница, но это не значит, что она неправа. Если бы кому-то и сошла с рук фальсификация медицинского заключения, это был бы врач. И я была здесь всего двенадцать часов назад, обвиняя Дейна в том, что он вломился в мой дом.

Но сейчас он готовит мне выпивку и сэндвич. И я очень восприимчива к подкупу.

— Ешь, — приказывает он, как будто был хоть какой-то шанс, что я позволю хорошему бутерброду пропасть даром. — Ты потеряла много крови. И ты усердно трудилась.