— Я никогда не играл на твоем пианино. Я не заходил в твой дом, не сразу... Но я наблюдал за тобой через окна. Это был я, смотревший на тебя сверху вниз в ночь грозы.

Реми останавливается на краю парка, поворачивается и смотрит на меня.

— Ты не заходил в мой дом… ни разу?

Я с трудом сглатываю.

— У меня действительно есть ключ. Эрни дал мне его много лет назад. Но я никогда не пользовался им, чтобы войти внутрь, до недавнего времени. И потом, я всего лишь вломился внутрь однажды… чтобы установить камеру.

Реми выглядит чертовски разозленной, и я не могу ее винить.

— Ты установил камеру в моем доме?

— Да.

— Где это?

— Внутри напольных часов в прихожей.

Она прижимает кулаки к глазницам и качает головой, издавая звук, похожий на смех.

— Что?

— Я почти положила свою камеру в то же самое место.

— Ты тоже установила камеру? Ты что-нибудь видела? — я не могу сдержать своего нетерпения.

— Нет, — ее руки и плечи опускаются. — Я ничего не засняла. Что заставляет задуматься...

Но она не заканчивает это предложение.

Вместо этого ее взгляд устремляется на меня.

— А как насчет тебя? Ты видел... что-нибудь?

Я сглатываю, заставляя себя сказать правду, и только правду.

— Однажды я увидел, как ты сбегала вниз за стаканом воды... без одежды.

Глаза Реми расширяются на несколько градусов. Она медленно выдыхает через нос.

— И… Я ждал и смотрел, как ты снова поднимаешься наверх, — признаю я. — А потом подрочил.

Реми ровно дышит, ее лицо густо порозовело.

Я не могу точно оценить уровень ее ярости. Все, на что я могу надеяться, это на то, что она простит меня.

Наконец, со стальным спокойствием она говорит:

— Что дает тебе право устанавливать камеру в моем доме?

— Я не имею права. И мне нет оправдания. Все, что я могу сказать, это мне жаль.

Реми слегка покачивается на ногах. Она бледна как мел, и на лбу у нее неприятная царапина. Я бы хотел убить этого шерифа снова, и его приятелей тоже.

Тихо и невнятно она спрашивает:

— Зачем ты это сделал?

— Потому что я беспокоюсь о тебе.

Это простая истина. И я молюсь, чтобы она могла это увидеть, или почувствовать, или просто знать, что это правда.

— Я забочусь о тебе, Реми. Я думаю, кто-то пытается причинить тебе боль, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить тебя.

Ее глаза-бабочки изучают мое лицо. Она хочет мне верить, но я недостаточно последователен. Я не заслужил ее доверия.

Она смотрит на меня с такой тоской, но ее глаза наполняются слезами.

— Как я могу верить всему, что ты говоришь, когда ты мне солгал?

Это чертовски ранит меня, но это правда…Я солгал ей.

— Ты права, — я развел руками, всем сердцем желая вернуть все то дерьмо, что я сделал с Реми с того момента, как встретил ее. — Я был мудаком, когда мы встретились. Я облажался с тобой и ввел тебя в заблуждение. Я не ожидал, что у меня возникнут чувства к тебе. Я чертовски уверен, что не ожидал, что у тебя возникнут чувства ко мне. Если бы я мог вернуться назад и сделать все с самого начала, ты бы увидела, насколько по-другому я бы относился к тебе. Но я не могу. Так что позволь мне еще раз сказать тебе, прости. Я никогда больше не буду тебе лгать. И я не прошу тебя верить мне — я докажу тебе это. Посмотри, как я отношусь к тебе сегодня и с каждым днем продвигаюсь вперед... Позволь мне доказать, что я могу любить тебя так, как ты заслуживаешь.

Я не хотел использовать это слово в конце, но когда оно произносится, мне кажется, что это правильно…

Я люблю ее.

Я понял это, когда весь вечер ходил за ней по пятам, наблюдая за забавными выражениями ее лица, слыша этот громкий, кудахчущий смех, наблюдая за ее ужасными танцами… Я знал, что наблюдаю за своим самым дорогим, любимым человеком — единственным, кто принес мне счастье за последние годы… моей совершенно несовершенной Реми.

И я понял это наверняка, когда увидел ее лежащей на земле, окровавленную, в меньшинстве, но продолжающую сражаться. Это был первый раз в моей жизни, когда я почувствовал желание не просто сражаться, но и убивать. Потому что я знал, что сделаю все, чтобы спасти ее.

— Я люблю тебя, — говорю я Реми.

Ее рот открывается в шоке.

— Мне нравится твой энтузиазм в работе и твое упрямство. Мне нравится, как ты понимаешь меня и как усердно ты работаешь, чтобы понять себя. Мне нравится, что ты храбрая, и ты дерзкая, и ты хочешь правды...

Я беру ее за руку и переплетаю свои пальцы с ее.

— Иногда правда чертовски ранит, и это пугает…Я не хочу признаваться тебе в тех дерьмовых вещах, которые я совершал, в том, как я облажался... потому что я боюсь, что ты не сможешь полюбить меня в ответ, если узнаешь, кто я на самом деле. Но ты вообще не сможешь любить меня, если не попробуешь.

Реми моргает, и две слезинки стекают по обе стороны ее лица, пока не соединяются под подбородком.

— Спрашивай меня о чем угодно, Реми. Я скажу тебе правду.

Ее ресницы влажные и черные вокруг ясных голубых глаз цвета залитого солнцем моря. Море, в котором я мог бы плавать вечно.