— Рада за вас, — заносчиво отвечает она и ждет.
— Луис утопил свою удочку.
— Ну и дурак.
— Там очень глубоко, — говорит Феликс, — мы не можем ее достать.
Какая жалость.
— Ну и?
— Но могу поспорить, что ты сможешь, — говорит он.
Сердце Мерседес екает.
— Я?
— Ну да! Разве здесь есть кто-то еще?
— Да нет.
— Ну так как? — спрашивает он.
Она колеблется. Люди на Ла Кастеллане переменчивы. Никогда не знаешь, что в действительности им от тебя нужно.
— Я сейчас помогаю маме, — говорит она.
— Ничего страшного, — кричит ей Ларисса, суетясь вокруг кофемашины, — у меня все под контролем.
— Гляди, у меня есть якорь, — говорит Феликс, — чтобы ты могла без проблем нырнуть на дно. Мы уже полдня на это потратили.
— Рамла? — спрашивает она.
Он согласно кивает.
— Но там же совсем не глубоко, — говорит она не без презрения в голосе, — мне приходилось нырять куда глубже.
— Ну так идем, хватит дурить, — говорит Феликс и поворачивается, чтобы уйти. — Или ты думаешь, мы там до вечера будем прохлаждаться.
Посмотрев на мать, Мерседес видит на лице Лариссы улыбку. «Понятно, — думает она, — значит, ты все это подстроила. Вместе с Донателлой».
Она встает из-за стола и припускает вслед за Феликсом.
— Здорово, что ты вернулась, — небрежно бросает он на ходу, — мы по тебе скучали.
Мерседес сияет от радости.
— На самом деле та девчонка тебе совсем не нравится, верно? — добавляет он.
Она думает о контракте. «Мне можно такое говорить?» Решает лишь неопределенно промычать.
— Ана София недавно сказала, что с тобой обращаются как со служанкой.
— Мне нельзя об этом говорить, — отвечает Мерседес.
На углу Феликс останавливается и оглядывает ее с ног до головы.
— Мы так и думали. — Потом идет дальше и добавляет: — Твой отец тот еще тип. Не могу поверить, что он продал собственную дочь.
На следующее утро, в одиннадцать часов, «Принцесса Татьяна» входит обратно в порт, а через пару минут появляется лимузин из замка. Машина не глушит мотор, пока Мэтью Мид с трудом тащится по трапу, пожимая руки и похлопывая по спине встречающих. Когда Мерседес слышит отражающиеся эхом от воды и камней голоса, ее наполняет ужас.
«Скоро Татьяна будет здесь, — думает она. — Но я не стану прятаться».
Катер, присланный с одной из стоящих на пристани яхт, увозит пару гостей с яхты. Откинувшись на сиденьях, они пьют из больших бутылок воду и весело хохочут. Судя по всему, они веселились на славу, пока дочь Мида устраивала Мерседес настоящую пытку.
Она наблюдает за происходящим, когда к ней подходит Донателла и встает за спиной.
— Не хочешь зайти внутрь? — спрашивает она. — Уверена, на кухне есть чем заняться.
— К черту! — отвечает на это Мерседес и берет лоток для столовых приборов, чтобы начать сервировать столы. — Это мой город, не их.
Донателла дает ей пять — жест они недавно переняли из какой-то передачи по спутниковому телевидению, которое Мэтью установил в их гостиной наверху, чтобы Татьяна в любой момент могла что-нибудь посмотреть, хотя сумма ее визитов в квартиру над рестораном «Ре» равнялась единице. Выражение ее лица, когда она сидела на краешке плетеного бабушкиного диванчика и буравила взглядом выщербленный стакан, в котором ей подали пепси-колу, убедительно демонстрировало, что ждать повторного посещения не стоит. Но телевизор у них не забрали. Возможно, что он навсегда останется у них.
Серджио стоит, нахмурив брови, у входа в ресторан.
— Донателла! Мать велит тебе сходить в булочную.
— Серьезно? — раздраженно фыркает та. — Может, пусть лучше Мерседес сходит?
— Не будь такой perra, — говорит он. — И делай, что тебе велено.
Донателла со вздохом развязывает фартук.
— Остальные сегодня куда-нибудь собираются? — спрашивает она. — Если да, то тебе лучше пойти с ними.
— Может, позже, — отвечает Мерседес. — Феликс куда-то собирался со своим отцом.
— Ой, laaa, — говорит сестра, — наш Феликс Марино, король всего и вся. Без разрешения Феликса Марино мы теперь ни шагу.
— Отвали, — одергивает ее Мерседес, но не может сдержать улыбки.
Прострекотав над головами, вертолет направляется в сторону континента. Машина возвращается. Кто бы ни сошел с яхты следующим, почетный караул не полагается. Ни Мида, ни его сердечных приветствий.
Открывается дверь служебной лестницы, и над бортом показываются головки. Девушки. Трое. Ниже, чем когда поднимались на борт, так как избавились от каблуков и надели свободные платья и спортивные костюмы. Больше никакой облегающей лайкры. Смуглых животиков, выставленных напоказ, тоже. Они больше не на службе.
Шагают будто старухи. Со стороны может показаться, что у них болят суставы. Держатся за планшир с таким видом, словно боятся упасть. Не смотрят ни вправо, ни влево, лишь прямо перед собой — на дожидающуюся их машину с работающим двигателем. И друг на друга тоже не смотрят.
Мерседес ждет четвертую, пытаясь вспомнить, как она выглядела в день приезда, но все они кажутся на одно лицо — губная помада и эластичные кружева, — так что память ее подводит. Она не смогла бы отличить одну от другой. Пропавшая девушка — лишь смутный образ: длинные светлые волосы, груди, ноги, ягодицы. Без лица.
