Он совершенно прав. Капризные, избалованные, нахальные. Лица, застывающие в маске удивленного отвращения, когда к ним обращается кто-то из прислуги. Нескончаемый бубнящий поток мелких жалоб, рассказанных с энергией, с которой обычные люди описывают катастрофы.
— Я думала, такие только те, кто приезжает сюда, — говорит она.
Он качает головой.
— Нет. Это определенный тип личности. Конечно, это должно заранее существовать в человеке, а слава только проявляет подобные черты. Но нет, не только здесь. Поэтому я не смог оставаться в Лос-Анджелесе. Не выдержал звук постоянного нытья.
— Как ветер в телефонных проводах... — произносит она.
— Мне больше по душе честные олигархи. Они, может, и засранцы, но по крайней мере не корчат из себя жертв.
Она с улыбкой смотрит на него и думает: «Ты мне нравишься. Но можно ли тебе доверять?» Потом Татьяна щелкает пальцами — сегодня никаких тебе «Мерси, дорогая», — и Мерседес возвращается к своим обязанностям.
А он все пялится в экран, уперев подбородок в адамово яблоко, уголки рта опущены. От голубых глаз, разбивших такое множество сердец, чуть ли не до ушей тянутся морщинки, а над переносицей природа — его собственная натура — высекла букву «Н» глубиной в сантиметр. И такие жуткие брови. Густые там, где они есть, но окруженные неестественно гладкой кожей без единого волоска. Электроэпиляция. Они не понимают, что со временем оставшиеся волоски станут жестче и брови будут напоминать не к месту затесавшиеся ольховые сережки на поверхности замерзшего озера.
— Мерси, — обращается к ней Татьяна, — мистеру Петтиту требуется что-нибудь для пищеварения.
Джейсон подносит ко рту ладонь тыльной стороной и бесшумно рыгает.
— Конечно, — отвечает она.
— Только не «Ренни» и не «Гевискон», — не отрывая от экрана глаз, говорит он не столько экономке, сколько в пустоту. — Всякую химию я не приемлю.
Интересно, а что бы на этот счет сказала «Виагра» в его несессере?
— Может, тогда tisane, sinjor? Имбирь? Мята?
— И то и другое, — отвечает он. — Только обязательно свежие. Они должны быть свежие.
— Непременно. Как насчет капельки меда?
Джейсон Петтит вскидывает голову, но смотрит, опять же, не на Мерседес — на Татьяну.
— Татьяна, ты что, не дала прислуге указания насчет моей диеты?
У той на лице тут же отражается ужас.
— Я... От меня ушла личная помощница... — блеет она, как ученица, на ходу придумывающая историю о том, почему у нее не было возможности сделать уроки.
— Господи… — протяжно стонет он и швыряет на колени планшет. Потом наконец поднимает глаза на Мерседес и говорит: — Я не употребляю ни сахара, ни лактозы.
Кто бы сомневался.
— А глютен? — отваживается спросить она, по собственному опыту зная, что именно с глютена обычно начинают те, кто впоследствии увлекается пищевыми аллергиями.
Он вновь берет в руки айпад и говорит:
— Ага, значит, вы все-таки получили инструкцию. — И возвращается к скроллингу.
Девушки лежат на воде у дальнего конца бассейна, облокотившись о стенку. Их попки четырьмя персиками торчат из воды. Перед тем как уйти на кухню, Мерседес сворачивает к ним и спрашивает:
— Девочки? Вам что-нибудь принести?
— Нет, спасибо! — хором отвечают они, улыбаясь четырьмя лучезарными улыбками.
Джейсон преображается на глазах, когда приезжает принц. Как только видит Пауло, идущего по саду открыть ворота, тут же вскакивает и застегивает рубашку.
Татьяна велит девушкам выйти из бассейна.
— Я не для того вас сюда привезла, чтобы вы делали реверанс в бикини, — говорит она, — проявите немного уважения.
Мерседес думает о том уважении, которое им самим окажут взамен, и к ее горлу подкатывает тошнота.
— Напомните-ка мне еще раз, из какой он страны? — спрашивает Вей-Чень.
— Вроде как она больше не существует, — отвечает Сара, — теперь это часть России.
— Но нам все равно нужно приседать в реверансе? — спрашивает Джемма.
— Ну да, — отвечает Сара, одергивая юбку и надевая на ноги босоножки без задников. Заступая на службу.
— Но почему? — допытывается Джемма.
— Потому что он все равно принц, — втолковывает ей Сара.
— Принц... чего? — уточняет Ханна.
— Свежий Принц Свежего Воздуха, — провозглашает Вей-Чень.
