КИЛЛИАН

Когда я заканчиваю работу в своем офисе, уже почти полночь. Это была долгая ночь и еще более длинный день, но ужас в глазах Кьяры только усугубил ситуацию. Некого винить, кроме себя, за то, с каким страхом она смотрела на меня. Это то, о чем я просил. Крайне важно, чтобы женщина, которая находится рядом со мной на протяжении всей этой жизни, научилась бояться меня, прежде чем полюбить, иначе у нас нет никакой надежды.

Я не тот мужчина, который может скрывать свою жизнь от женщины, с которой я ее делю. Она должна знать, кто я такой, и чтобы любить меня, она также должна любить дьявола внутри меня — подвиг, на который никогда не была способна ни одна женщина.

Об изменениях не может быть и речи. Чтобы измениться, я должен стать слабым, а это не тот риск, на который я могу пойти в этом мире. Ради нее и меня, это необходимо для нашего выживания. Вместо этого она должна подняться мне навстречу и проявить неистовую волю к выживанию. Я не потерплю меньшего.

У Кьяры толстая кожа. Ее воспитали как бойца, но этого недостаточно. Она должна быть способна видеть тьму в окружающем нас мире. Мерзкие поступки, которые я должен делать, чтобы поддерживать страх, — это все, что удерживает других монстров на расстоянии, и когда я прихожу домой к ней весь в крови, она должна понять, что альтернативой было бы, если бы я вообще не возвращался домой. Я хочу, чтобы она любила того мужчину, которым я должен быть, а не любила меня, несмотря на это. Я хладнокровный убийца, стоящий перед ней, но если бы она могла не обращать на это внимания, то увидела бы, что я человек, который пожертвовал бы всем миром, только чтобы спасти ее.

Встав из-за стола, я выхожу из кабинета, когда в моей руке звонит телефон, и я опускаю взгляд, чтобы увидеть имя Серджиу на экране. Меня охватывает раздражение. Я знал, что это его жена подняла руки на Кьяру, с того самого момента, как нашел ее на полу. Все, что мне было нужно, — это подтверждение, и, несмотря на то, что думает Кьяра, я получил его от Эви по дороге сюда.

Что касается Моники, мне нужно правильно разыграть свои карты. Часть меня цеплялась за надежду, что это могла быть жена Филиппа, Рейчел. Я бы без колебаний похоронил ее рядом с мужем. Мы могли бы устроить двойные похороны для них двоих, и я бы об этом даже не задумывался. Но Моника... Это все усложняет.

Я не могу просто казнить ее, не вызвав проблем с Серджиу. Он ответит, не задумываясь о том, что делает, и это положит начало беспорядку, из которого никто из нас, возможно, не сможет выбраться. Мне нужно разработать план игры, и я должен быть уверен в своем плане и точен в нем, но я не могу ждать слишком долго. Моника скоро обнаружит, что Эви дала требуемое мной подтверждение, и когда это произойдет, война разгорится.

Нажимая принять вызов Серджиу, я прижимаю телефон к уху и выхожу из кабинета.

— Кузен, — говорю я в знак приветствия.

— Груз надежно закреплен и готов к доставке. Я связался с Романом, и они готовы принять поставку. Я пришлю наших водителей в течение следующего часа.

— Хорошо. Иди с ними. Мы не можем позволить, чтобы что-то пошло не так. Нам нужна бесперебойная доставка, чтобы обеспечить хорошие рабочие отношения с братьями, и помни, не выводи их из себя. Они без колебаний всадят тебе пулю прямо между глаз.

— Успокаивает, — бормочет он.

— И не должно, — заявляю я, прежде чем закончить разговор, и хотя я могу не доверять ему в том, что он всегда прикроет мою спину, я верю, что он справится с работой лучше, чем кто-либо другой.

Он может быть очаровательным ублюдком, когда ему нужно, и не раз это обаяние спасало наши задницы. Что касается меня, я не подлизываюсь к другим мужчинам, ведя себя как очаровательная дурочка. Единственный раз, когда вы увидите, как я использую это обаяние, — это когда женщина стоит на коленях и мой член у нее в горле, а что касается Кьяры, я никогда не видел, чтобы женщина выглядела так красиво, когда работает с моим членом.

Я не собираюсь лгать, я чувствую себя гребаным придурком из-за того, что так разговаривал с Кьярой, когда она застала нас с Эви. Рейчел попросила ее позаботиться о похоронах Филиппа, и мы только начали, когда вбежала Кьяра с таким видом, словно ее вот-вот стошнит, и в тот момент, когда она заметила Эви позади меня, я точно понял, что творилось у нее в голове. Может быть, было жестоко не рассказывать ей, что происходит на самом деле, но мне нужно, чтобы она перестала видеть во мне своего спасителя и, скорее, злодея из своей истории.

Как бы сильно я ни хотел быть таким для нее, мне нужно, чтобы она боялась меня, чтобы по-настоящему понять, кто я такой. Просто так получилось, что Эви настолько неловка в обществе, что в тот момент, когда в комнату вбежала Кьяра, беспокойство Эви достигло пика, и в спешке Кьяра не смогла отличить страх Эви от ее беспокойства.

Как только Кьяра ушла и за ней закрылась дверь, Эви, не теряя времени, отчитала меня, но она не могла отрицать, что я оказал ей услугу. Отказ позволить Кьяре нарушить свое решение и назвать мне имя Моники спас ее от бремени, о котором Эви слишком хорошо знает. Кьяра не всегда может позволить себе роскошь занимать высокие позиции. Если у нее будет достаточно времени в этом мире, то в конце концов ее руки будут запятнаны чужой кровью, и когда это время придет, я буду прямо здесь, чтобы поддержать ее.

Поднимаясь по лестнице, мой взгляд задерживается на закрытой двери комнаты Кьяры, и я отворачиваюсь, направляясь в свою комнату. Я не видел ее с тех пор, как она ворвалась ко мне и Эви, и печаль, промелькнувшая в ее глазах, когда она повернулась спиной и ушла, почти уничтожила меня. Ей явно нужно над многим подумать, но сейчас я позволю ей отдохнуть. Мы поговорим утром.

Подойдя к двери своей спальни, я обнаруживаю, что она приоткрыта лишь на щепочку, и, протискиваясь внутрь, нахожу Кьяру, сидящую на моей кровати, ее колени подтянуты к груди, она слишком сосредоточена на черных простынях под собой.

Я ничего не говорю, чувствуя, что она единственная, кто хочет поговорить. Вместо этого я прохожу через свою комнату, расстегивая пуговицы на рубашке. Проходит момент напряженной тишины, и как только моя рубашка падает на пол, я наконец слышу мягкую надломленность ее голоса, наполняющую воздух.

— Тогда, я полагаю, у тебя есть имя? — спрашивает Кьяра, не в силах встретиться со мной взглядом.

Я прислоняюсь спиной к комоду, просто наблюдая за ней на своей кровати.

— Да, — говорю я, решив не рассказывать ей всю правду о том, почему Эви на самом деле была здесь. Если они в какой-то момент сблизятся, то я предоставлю ей самой поделиться этой правдой. Хотя, если быть до конца честным, если Кьяра действительно чувствовала необходимость завести друзей за пределами моего дома, Эви была бы лучшим вариантом. Она слишком осторожна, чтобы нравиться Кьяре, но она единственная, кто намеренно не ударил бы ее ножом в спину.

Разочарование вспыхивает в ее безжизненных глазах, и я понимаю, что, несмотря на необходимость быть жестоким, чтобы защитить ее от бремени наказания Моники, я вместо этого взвалил на нее вину за допрос Эви. Она считает, что я сломил ее, чтобы получить эту информацию, и сейчас ей нужно время, чтобы переварить это.

Ее взгляд на мгновение вспыхивает, но этой секунды более чем достаточно, чтобы показать ее разбитое сердце. Я сломал ее, и я чертовски ненавижу себя за это, но теперь она должна усвоить, что то, что на этот раз мне не пришлось прибегать к жестокости, не означает, что я бы этого не сделал.

Кьяра тяжело вздыхает, прежде чем подняться на ноги и подойти к моей двери. Она открывает ее шире и оставляет руку на двери, останавливаясь и оглядываясь на меня, тяжесть между нами почти сводит с ума.

— Причина, по которой я была там, внизу, заключается в том, что я шла искать тебя. Я нашла решение, которое, по моему мнению, могло бы быть подходящим, и хотела обсудить его с тобой, но теперь я вижу, что была глупа, предполагая, что ты действительно позволишь мне взять бразды правления в свои руки.

Ее укол причиняет боль, но, чувствуя, что она еще не закончила, я не отвечаю.

— Я искала тебя в твоем офисе, и когда тебя там не было, — продолжает она, делая паузу, чтобы встретиться со мной взглядом, но темнота в ее взгляде заставляет меня нервничать. — Я пошла поискать в твоей маленькой комнате ужасов.

— И? — подсказываю я, выгибая бровь.

— И меня от тебя тошнит, — говорит она. — Я видела фотографии и полицейский отчет о резне в Донателли, и хотя твоего имени там нигде не было, эта жестокость... это был ты.

Я киваю, не желая приукрашивать.

— Так и было.

Ее нижняя губа дрожит, но она поднимает подбородок и продолжает.

— А люди, которых ты запер, на этих экранах безопасности. Мужчина, подвешенный на цепях, и женщина с вырванными ногтями.

Кьяра делает паузу, и я снова не отвечаю, давая ей время обдумать, что она хочет сказать.

— Ты действительно не тот человек, за которого я тебя принимала.

Встречая ее сокрушенный взгляд, я делаю шаг к ней, благодарный, когда она не вздрагивает и не пытается отодвинуться.

— Ты боишься меня, Кьяра?

Она кивает, не колеблясь ни секунды.

— Да.

Ее честность ранит меня, но когда она впервые приехала сюда, честность — это то, чего я требовал, и я не могу винить ее за то, что она дала мне именно то, о чем я просил.

— И ты все еще хочешь любить меня? — спрашиваю я, вспоминая ее слова в том лабиринте так ясно, как будто они были вытатуированы у меня на груди.

Она заметно сглатывает, по ее щекам катятся слезы, и я ничего так не хочу, как сократить расстояние между нами и притянуть ее в свои объятия, приведя все до последней причины, почему я совершил все те ужасные вещи, в которых она меня обвиняет. Ее рука, сжимающая дверь, дрожит, и я вижу тот самый момент, когда остатки ее решимости рушатся, а в ее прекрасных глазах появляется боль.

— Как я вообще могу любить кого-то вроде тебя?

И с этими словами Кьяра выскальзывает за дверь и уходит, оставляя мне гребаный беспорядок.

24

КЬЯРА