— Босс?

— Сходи в бар Кьяры, убедись, что она не работает, и доложи о результатах.

— Есть.

Я слышу, как он отстраняется, и как только я снова начинаю кружить по квартире, я слышу кого-то в коридоре снаружи квартиры.

— Что, черт возьми, это было? Ты должен был забрать ее и уехать. Теперь здесь гребаные трупы и свидетели. Копы будут ползать по всему этому.

На мгновение воцаряется тишина, говорящая мне, что он разговаривает по телефону, а не с кем-то рядом. Я не узнаю этот голос, но он мог принадлежать лишь небольшой горстке людей.

— Мне похуй. Я сделал то, что ты просил, и ты заполучил эту гребаную сучку. Какая разница, как это произошло? Просто заплати мне то, что ты мне должен.

Черт. Это может означать миллион разных вещей, но подтверждает то, что я и так знаю, что это правда. Кьяру похитили.

Внутри меня начинает назревать буря, и я не могу дождаться, когда обрушу ее на ублюдка, который думал, что может прикоснуться к тому, что принадлежит мне. Я, блядь, имел в виду именно это, когда сказал, что она моя жена. Я знаю, что на пунктирной линии нет подписи, но в тот момент, когда я объявил ее своей, это показалось правильным.

Черт. Если я опоздаю...

Слыша, как кто-то в коридоре приближается, я обхожу кухню, стараясь держаться подальше от двери. Он шагает прямо внутрь, совершенно не подозревая об урагане, с которым ему предстоит столкнуться.

Я узнал его по досье, которое Серджиу дал мне на Кьяру в самом начале. Это ее бывший, Дерек Монро, и из того, что я смог о нем узнать, он ничего особенного собой не представляет. Просто заблудший неудачник, который использует окружающих его людей для продвижения вверх. И очевидно, что это именно то, что он сделал с Кьярой. Он бросил ее ради денег, и это не то, на что я могу смотреть сквозь пальцы.

Проходя через другой конец кухни, я становлюсь между Дереком и его единственным спасением, прежде чем прочистить горло.

Он взвизгивает, прежде чем развернуться с широко раскрытыми глазами, его руки подняты в стойке бойца, которая только заставляет его выглядеть слабым. Я не дерусь на кулаках, когда могу этого избежать. Я предпочитаю пули.

— Где Кьяра? — спрашиваю я, не желая тратить время на танцы вокруг темы.

— Кто ты, черт возьми, такой?

— Единственный мужчина, которому ты не хочешь перечить. А теперь скажи мне, где она.

Дерек усмехается и обходит меня.

— Да, трахнись, братан. Я тебе ни хрена не скажу.

Когда он проходит мимо меня, я хватаю его за рубашку и швыряю через половину квартиры, наблюдая, как он приваливается спиной к стене и падает на задницу. Я шагаю к нему, не теряя ни секунды, вытаскиваю пистолет и направляю ему прямо между глаз, мои пальцы дергаются, чтобы нажать на спусковой крючок.

— Давай попробуем еще раз, хорошо?

Его глаза расширяются от страха, и я наблюдаю, как джинсовая ткань на его члене начинает темнеть. Я тяжело вздыхаю. Почему мужчинам так трудно контролировать свой мочевой пузырь перед лицом страха? На самом деле это не так уж и сложно. Когда я был моложе и незрелее, я находил это забавным, теперь же я нахожу это только унизительным.

— Вау. Вау, — начинает он, поднимая руки в знак капитуляции. — Я расскажу тебе все, что тебе нужно знать. Просто убери пистолет.

— Нет, говори.

Он заметно сглатывает, не сводя глаз с пистолета, ведя себя так, словно никогда в жизни его не видел.

— Я... я не знаю, что тебе сказать, старик. Этот засранец позвонил мне и сказал, что знает, чем я занимаюсь, и если я помогу ему сделать это снова, он заплатит мне сто тысяч.

Я чуть наклоняю голову, выглядя как психопат, за которую меня многие принимают.

— И что именно ты сделал?

— Я... Пожалуйста.

Я стреляю, и пуля проходит прямо через середину его колена. Дерек кричит в агонии, но у меня нет времени на его бредни. Мне нужны ответы, и они нужны мне сейчас.

— Говори, — приказываю я, как будто он гребаное животное.

— Я продал ее Иезекиилю Лопесу после того, как эта сучка меня бросила. Он...

— Я знаю, кто он, — рычу я, когда мое терпение на исходе.

— Предполагалось, что сделка будет заключаться в том, что она уедет. Какой-нибудь мудак купит ее, и она никогда сюда не вернется, но потом она вернулась. Она вела себя так, словно ничего не произошло, и эта сука по-прежнему не уделяла мне внимания.

Присев на корточки, я прижимаю пистолет прямо к центру его лба.

— Что ты сделал?

— Я не собирался ничего делать, но тогда... Как я мог отказаться от ста тысяч?

— ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ? — рычу я. — ГДЕ КЬЯРА?

Он вздрагивает от моего тона, но в конце концов дает ответы, которые мне нужны.

— Я... я не знаю. Этот парень и его гребаная сучка жена сказали, что заберут ее обратно к Иезекиилю, но как только они уедут отсюда, мне конец. Как, черт возьми, я должен знать, действительно ли они забрали ее туда? Но если повезет, к концу ночи она уйдет.

Мое разочарование берет надо мной верх, и когда я поднимаюсь со своего места, Дерек испускает тяжелый вздох, как будто он только что избежал смерти, но я не милосердный человек, и, несмотря на то, что он сыграл лишь небольшую роль в этом, этого было достаточно, чтобы обеспечить конец его жизни.

Я без колебаний нажимаю на спусковой крючок, отворачиваясь, пока его мозг не разлетелся по стене, и вот так ухожу, готовясь к гребаной битве.

Я должен предположить, что мудак и его сучка жена — Серджиу и Моника, и если предположить, что они придерживались плана, а Кьяра с Иезекиилем, то мое время на исходе. Скоро начнутся аукционы, и на этот раз я не просто собираюсь найти себе приз; я забираю то, что принадлежит мне, а остальное сжигаю дотла.

32

КЬЯРА

Это дежавю, когда они снова приходят за мной. Прошел, наверное, час с момента их жестокой атаки. Слезы на моем лице еще даже не успели высохнуть, как они заставили меня надеть черное бондажное белье.

Они натягивают веревки, связывающие мои запястья, и каждый болезненный рывок все глубже впивается в мою горящую плоть.

В последний раз, когда они притащили меня сюда, я сражалась как герой. Я отказывалась сдаваться, даже после того, как увидела Киллиана, стоящего сзади, и почувствовала эту волшебную связь. Я отдала этому все свои силы и доблестно пыталась спастись до самого последнего момента, но на этот раз все по-другому.

Я едва могу стоять, и мое тело чувствуется разбитым, не подлежащим восстановлению.