— Роксидион, как ты думаешь — смогу я поучаствовать в торгах за это имение? — оборачивается он к графу. — Должен же я куда-то потратить свои несметные сокровища. И оставить что-то в наследство внучке и правнуку я просто обязан.
— Если ничего не изменится, — осторожно отвечает Рокси. — И если у вас есть пятьсот тысяч — я готов рассмотреть ваше предложение прямо сейчас.
Глава четырнадцатая. Вечный вопрос — что делать
Странное ощущение осталось у меня после этой поездки. С одной стороны, мы теперь знаем, что отец Тариэла — бастард. И что? Так или иначе, но отец его признал, и даже не выставил это на всеобщее обозрение. Не понятно, зачем старый граф хранил свои дневники — неужто больше нечем было заняться? Нет, я понимаю, когда молоденькие девицы ведут дневники: читала у подружек по пансиону. Сама, правда, никогда не увлекалась описанием прекрасных глаз молодого соседа из дома напротив, или сколько раз на семейном празднике троюродный брат пригласил на танец. И прочую подобную ерунду. К тому же, жизнь в пансионе научила меня хранить свои тайны, не доверяя их никому: ни человеку, ни бумаге. Правда, и тайн у меня особых не было. Не считать же тайной мелкие пакости вроде подсунутой на стул кнопки. А не увлекалась, потому что однажды, еще в самом начале обучения, вышла некрасивая история: подружка о своей соседке написала всякие гадости в дневнике. Вторая на дневник наткнулась случайно, прочитала сама, потом растрезвонила по пансиону. Результат: драка, подбитые глаза, выдранные волосы. Финал: одну вообще исключили, вторую наказали. А все остальные сделали выводы. Но это девочки. А тут взрослый мужчина, ежедневно записывающий события своей жизни… Впрочем, не мне судить о людских странностях.
Все содержимое сейфа мы привезли с собой. Сгрузили в бабулин кабинет. И вот теперь я, уложив уставшего Артура в постель, расположилась за столом и перекладываю с места на место толстые тетради. Думаю — что с ними делать.
Отдать мужу? Вроде бы так и надо сделать. Но с его заносчивостью и взрывным нравом — не схватится ли он за пистолет снова? Уничтожить? Думаю, так было бы правильнее. Не знает он семейной тайны, и не надо ему об этом знать. Целее будет.
С его-то самомнением решит, что весь мир теперь смеется и презирает его сиятельство.
Тяжело быть пупом всея Земли.
— О чем задумалась, дочка?
— Батюшка?! Вот не ждала, что ты заедешь! Что-то случилось? Нянюшка! Нянюшка, неси чаю!
— Да меня сестры твои с матушкой вместе достали! Вишь ты, слух по городку пробежал, что нынче в Школе будет праздник какой-то. Через три недели. И приглашают будто бы на него девиц и юношей из всех сословий, у кого в роду хотя бы в стародавние времена знахари или травники были. Вот и матушка встрепенулась, что уж о девчонках говорить. А там — ты и сама знаешь: платья, туфли, ленты, бусы, серьги, чулки… Да я и не против! Девчонкам-то пора женихов приглядывать. Но уж больно утомительно целый вечер их стрекот слушать. Вот я и решил до вас прогуляться, узнать, что у вас новенького.
— А новенького у нас, батюшка, вот что — пододвинула я к отцу одну тетрадь. — Были мы сегодня в имении. Узнали кое-что, а теперь я не знаю, что мне с этим знанием делать.
Батюшка выслушал мой рассказ про наши открытия, полистал тетрадь, отложил в сторону.
— Одно скажу — тебе над этим голову ломать ни к чему. Дела эти давние, чужие. Уж какие мысли старого графа долили — мы теперь никогда не узнаем. Да и муж твой — не малое дитятко. Хотел бы в семейных тайнах разобраться — сам бы занялся этими бумагами. А он, как я посмотрю, будто девица капризная — сам не знает, чего хочет. Эх, зря я бабку твою послушал! Ну, да как-нибудь несколько месяцев проживешь, а уж там сама решишь — что тебе больше по душе. Там тебя неволить никто не будет. Не передумала еще к морю уезжать? Или приглянулся кто? Уж не граф ли Чесский?
Я отмахнулась. Тут бы с одним графом разобраться!
— Батюшка, а если Тариэл узнает, что я графу Тишинскому дальней родственницей прихожусь? Как думаешь — что будет?
— Да ничего не будет, Лелюшка. Был бы поумнее — сразу б тебя равной себе признал, не кичился титулом своим. И мальчишку на произвол судьбы не бросил. И слугу старого, жизнь на него положившего, из дому не выгнал. Встречал я таких людей. У которых все виноваты. Кроме него, красавца. Ты сама подумай — никто его силой тебя в жены брать не тащил. Сам ко мне приехал, по-доброму посватался. Мол, я не богат, но вот земли свои исконные из залогов выкупил, собираюсь хозяйство восстановить. Возраст, опять же не юный. Семью заводить пора. А что дочери вашей не шестнадцать — так и хорошо. Хозяйкой полновластной в имении будет. Мол, наслышан он о выпускницах пансиона. Что и хозяйки, и матери из них замечательные… Титул, опять же, будь он неладен… Вот я и подумал, что доброе дело для тебя сделаю. Станешь ты графинюшкой, самовластной хозяйкой в доме. И теткино завещание исполню… Ан, вон как все повернулось. Не смирился граф, что жена богаче него оказалась. Как это он, аристократ, обязан тебе, дочери купеческой, чуть ли не жизнью. Вот и ищет изъяны. Такие люди всегда во всем изъяны ищут.
Я только вздохнула. Батюшка отодвинул в сторону тетради, прошелся по кабинету. Остановился возле стены с сейфом. Пригляделся.
— Не подобрала ключик — то?
— Нет, батюшка. Все бумаги, которые нашлись, перебрала, но ключика так и не отыскала. Пять букв и три цифры. Это ж сколько комбинаций придется составить! Конечно, можно ломиком попробовать, но ведь жалко! Сейф ведь не только семейные тайны может прятать, но и ценные вещи хранить.
Батюшка снова прошелся от стены до двери и обратно, о чем-то напряженно размышляя. Присел на краешек стола, потеребил подбородок.
— Рассказывала как-то тетушка, как дед Гордей этот сейф устанавливал, — сказал задумчиво. — И было это третьего числа третьего месяца третьего года. И вроде бы он это число в шифр хотел вставить. А тетушка отца своего почитала сильно. И кабинет его даже ни на волосок не изменила. Так может, и тут все как было оставила?
Я задумалась. Что да-то да. Бабуля — она такая была. Упертая. Уж если что решит — не свернешь, как ни старайся. Стоп! А ведь попадалось мне это число! Ну- ка, где тут последние хозяйственные книги… Точно! Вот оно! ЗАГЗСЗГ А.
— Батюшка, как ты думаешь — что это означает? — показываю книгу отцу. Тот какое-то время рассматривает надпись — она сверху на каждой странице. И ведь не задумаешься. Надпись — и надпись. Мало ли, о чем хозяйка думала. Да еще буквы завитушками изукрашены.
— Аэрт Гордей, Сина, Гордей Аэрт, — уверенно говорит батюшка. Так дед дело свое именовал после того, как вдвоем с дочерью остался, да я к ним прибился. Что, дочка, попробуем?
— А попробуем!
Батюшка быстро набирает цифры и буквы, слышится щелчок, и дверца сейфа медленно открывается, являя нам аккуратно уложенные стопочками коробочки, несколько толстых тетрадей, хозяйственные книги… Отдельно от прочего лежит изящный медальон на длинной золотой цепочке. Я осторожно открываю его. Внутри два миниатюрных портрета: юная девушка и…
— Батюшка, я, конечно, могу ошибаться, но это — граф Тишинский, — говорю уверенно. — Конечно, теперь он не так молод, но не узнать его сложно. А это, надо полагать, бабуля?
— Она самая, Лелюшка. Она самая. А в коробочках что?
В коробочках лежали золотые украшения. Серьги, браслеты, два или три ожерелья, перстенечки, кулоны… Недорогие, но удивительно изящные вещицы. Кое- что из этого я видела. Бабуля показывала. Говорила, что ценность этих вещиц не в стоимости, а в памяти. Ладно, это я новоявленного деда попытаю. Должен же он помнить — что именно дарил любимой девушке. А в тетрадях что?
Я открыла верхнюю и застонала. И тут дневники!
Первые несколько тетрадей были дневниками времен детства и ранней юности. Как раз про те самые прекрасные глаза и танцы. Их я пролистала и отложила в сторону. Если у меня когда-нибудь родится дочь — на примере прабабки буду учить — как не надо писать в дневниках. А вот последние забрала в спальню, предварительно засунув в самый дальний угол шкафа бумаги из дома мужа. Чтобы до следующей встречи с лордом Андре на глаза не попадались.
В спальне, приготовившись ко сну, улеглась в кровать, подтянула к себе поближе светильник, открыла тетрадь, прочла первую строчку, и…
…Сегодня мой первый бал! Бал! Бал! Я кружусь по комнате, прижав к груди новенькое голубое платье, с глубоким (ой, как неприлично), вырезом. Папочка подарил. Такого платья точно нет ни у Софи, ни у Асиль! Папочка у меня самый лучший! Одеваюсь, подбираю волосы в высокую прическу. Она мне идет необычайно!
— Какая же ты у меня красавица, дочка! — голос у папочки гулкий, низкий, в детстве я часто просила его показать мне колокол. "Бом-м, бом-м-м" — гудел папочка, кружа меня на руках…
— Эх, как бы матушка твоя порадовалась! — вздыхает он, доставая из кармана бархатную коробочку. А там на красной подушечке лежит кулон с голубыми топазами на длинной цепочке.
Я замираю в восхищении. Это моя первая настоящая драгоценность! Не считать же драгоценностями детские безделушки. Папочка сам застегивает на мне золотую цепочку, и кулончик ложится как раз чуть выше нежного кружева, целомудренно прикрывающего мою грудь.
На минутку я замираю, крепко зажмурившись. Загадываю желание. Вдруг на осеннем балу я встречу своего Принца?!
— Мама!
Голос Артура вырывает меня из сновидения. Мне это приснилось? Светлейшая! До чего же реальным был сон! Я видела свою бабулю во сне. Была ею. Собиралась на первый в своей жизни бал. И кулончик этот рассмотрела в деталях. Если увижу наяву — узнаю сразу…
— Мама, мы камешек в там забыли! — встревоженно теребит меня Артур.
